пчеловодное дѣло©

Введение

 

Россия — классическая страна пчеловодства с давними особыми, поистине уникальными пчеловодными традициями.

Дремучие леса, покрывавшие огромные ее пространства, издревле изобиловали дикими пчелами. Лесные медоносы, древесные, кустарниковые и травянистые, многообра­зие высших цветковых растений пойменных и суходольных лугов средней равнинной полосы и привольных степей юга, предгорное и альпийское многотравье давали пчелам обилие нектара и цветочной пыльцы, благоприятствовали их размножению и расселению.

 

Разведение пчел на Русской земле известно с древнейшего времени. На это указывают мифы, предания, поверья, летописные сказания, сочинения арабских и византийских писателей и историков, другие устные и письменные источники.

 

Мед и воск исстари были главными товарами внутренней и внешней торговли и наряду с пушниной служили основными источниками национального богатства Руси. Изобилие этих продуктов поражало иностранных путешественников. По справедливости народы Европы и Азии называли наше отечество страной, “текущей медом”. Пчеловодство имело под собой прочный экономический фундамент.

 

На протяжении всей многовековой истории мед был единственным сахаристым продуктом питания и лекарством, сырьем для производства прославленных на весь мир русских медовых вин, а воск широко использовался в домашнем обиходе, русской православной церковью как осветительный и ритуальный материал.

 

История пчеловодства неотделима от истории нашей страны и ее народов, вплетена в общую историческую канву. Истинно традиционное русское пчеловодство — прежде всего пчеловодство народное. В нем отражаются нравы, характер, эмоциональные особенности русского человека. От собирательства и охоты за медом, свойственных первобытнообщинному строю, к бортничеству — занятию людей феодального общества, а от него к пчеловодству пасечному, домашнему, порожденному капиталистическими отношениями, — таковы важнейшие исторические вехи отечественного пчеловодства.

 

На протяжении веков менялись способы содержания пчел, приобретая более совершенные, высшие формы. Совершенствуются они и теперь. Обусловливается это изменениями природных ресурсов нектара, успехами биологической науки, техническим прогрессом.

 

Изменялся взгляд и на саму пчелу. Оставаясь бесценным производителем меда и воска, она как опылитель высших цветковых растений стала в наши дни незаменимым фактором формирования и повышения урожайности сельскохозяйственных культур и охраны природной среды. Опылительная деятельность пчел вносит большой вклад в народное хозяйство.

 

Небывало возросла роль продуктов улья и в медицине, в сохранении здоровья человека. Родилось новое направление в медицине — апитерапия.

 

Новейшие открытия в биологии, химии и медицине убеждают, что изучение медоносной пчелы — одного из самых пленительных явлений природы — и ее уникальных продуктов далеко не закончено. Даже о свойствах главного продукта пчел — меда, вечной ценности на Земле, известно еще не все.

 

В современном практическом пчеловодстве достигнут значительный прогресс, особенно в выращивании сильных и сверхсильных семей, селекции, во внедрении ульев лучших конструкций, в производстве меда, цветочной пыльцы, маточного молочка, пчелиного яда. Все это стало возможным благодаря исторической преемственности. Технология пчеловодства складывалась веками, совершенствовалась и шлифовалась поколениями пчеловодов, их опытом и умом.

 

Особый вклад в отечественное и мировое пчеловодство внесли выдающиеся русские ученые — зачинатели и основоположники русской пчеловодной науки. Они прокладывали главную линию развития пчеловодства, ставили его на научную основу. В них выразилось новаторство и своеобразие нашей русской национальной пчеловодной культуры, ее неповторимость. Их идеи и вершинные работы, посвященные “вечным” темам, не утратили своего теоретического и прикладного значения до сих пор.

 

XIX век в истории русского пчеловодства с полным основанием можно назвать золотым, блистающим открытиями мирового класса. В нем формировалась наша пчеловодная классика. В этом столетии Россия стала родиной рамочного улья — события поворотного в истории отечественного и мирового пчеловодства.

 

Выдающиеся успехи сделаны и в XX веке, которые по праву считают серебряным, особенно в годы, предшествующие первой мировой войне. Русское пчеловодство получило промышленное направление.

 

Надо сохранить для потомков сокровищницу нашей национальной пчеловодной культуры, как части мировой культуры.

 

Современное пчеловодство — увлекательнейшая область труда, общенациональное богатство. Оно развивается с учетом особенностей развития мировой пчеловодной науки и техники, в едином всемирно-историческом процессе. Характерны для него многогранные и тесные связи с европейскими, азиатскими и американскими пчеловодами, взаимное обогащение идеями, достижениями науки и практики, использование созданных общечеловеческих ценностей. Пчеловодов других стран привлекает Россия с ее исконной, неповторимой, по-своему уникальной пчеловодной культурой и исторической перспективой. И в пчеловодстве находит отражение общая тенденция взаимозависимости и взаимопроникновения современного мира, международное сотрудничество, так характерное для наших дней.

 

Обретает новое качество нравственная основа пчеловодства. В общении с медоносной пчелой воспитываются трудолюбие, доброта, отзывчивость, честность. Современные ученые не без основания считают пчелу интеллектуальным животным. Пчеловодство неотделимо от доброй нравственности. Пчелиная семья — это воплощенный в конкретную реальность народный идеал гармоничности и справедливости.

 

Перед современным пчеловодством стоит немало сложных вопросов. Помогают находить на них ответы работы, созданные учеными прошлого — просветителями и подвижниками русского пчеловодства, — неоценимое богатство нашего наследия, составная часть истории народа.

 

История отечественного пчеловодства привлекала внимание многих исследователей, особенно в течение последних двух столетий. Их работы посвящены в основном частным вопросам, описанию прошлого пчеловодства отдельных районов. Публиковались юбилейные статьи о жизни известных ученых-пчеловодов в разных пчеловодных журналах. Накопился довольно большой литературный материал. Однако многие явления и закономерности исторического развития отрасли остались неисследованными, некоторые явления искажены, мало изучены или совсем неизвестны. Монографии по истории русского пчеловодства не создано.

 

«Пчеловодство представляет выгоду нравственную, — писал академик АМ. Бутлеров, — оно имеет до некоторой степени воспитательное значение. Для того чтобы с успехом вести пчеловодство, нужны внимание, аккуратность, догадливость, сметливость, а этими качествами обусловливается и трезвость».

 

Работа над предлагаемой книгой, естественно, началась с изучения исторических источников. Она потребовала многих лет упорного труда в научных библиотеках, архивах, краеведческих и исторических музеях Москвы, Санкт-Петербурга, Казани, Тулы.

 

С пожелтевших от времени листков рукописей и архивных бумаг, со скупых журнальных страниц вставала и постепенно вырисовывалась история пчеловодства России — от самых истоков ее до сегодняшних дней. Автор попытался проследить многовековой путь русского пчеловодства, само­бытность и своеобразие процесса, обусловленного ходом общественного развития России, особенностями жизни русского народа на разных исторических этапах, показать характер и напряженность его поисков, трудности и просчеты, неизбежные на этом долгом и сложном пути, достижения и успехи. Мы строго соблюдали историческую истину, старались по достоинству оценить вклад наших выдающихся предшественников в развитие отрасли и ее культуру, проследить неумолимую преемственность поколений.

 

Немало времени затрачено на сбор сведений от свидетелей и очевидцев недавних событий исторического значения, которым автор выражает сердечную признательность.

 

Мы убеждены, что изучение и осмысление прошлого русского пчеловодства — наследия веков, дело глубоко современное. Оно нужно ныне живущим и будущим поколениям. Память о прошлом и взгляд в будущее неразрывно взаимосвязаны. История имеет удивительную, непостижимую способность объяснять настоящее, прогнозировать и открывать будущее. Без истории, без корней, когорте питали нашу отрасль, без культуры, выработанной предшествующими поколениями, пчеловодство неспособно двигаться вперед. Чем глубже корни, тем выше и ветвистей дерево. Забвение или разрушение созданного до нас неизбежно приводит к упадку. Прогрессу никогда не был чужд опыт прошлого. Наш святой долг — воссоздать историю для современников, сохранить ее в веках.

 

Историческая память вдохновляет. Погружение в историю пчеловодства одухотворяет и вызывает сознание необходимости продолжать великие дела предшественников. По словам мудреца, глядя в прошлое — обнажите головы, глядя в будущее — засучите рукава. Возвращение в историю неизбежно влечет за собой духовное обновление, формирует нравственную позицию.

 

Немного истории о самой пчеле

 

История возникновения медоносной пчелы на нашей планете уходит в глубочайшую древность. Согласно данным палеонтологам — науки об ископаемых — пчелы в таком виде, в каком представлены теперь, существовали на Земле уже 40 миллионов лет назад. К этому периоду относится окаменевшая пчела, извлеченная из третичных отложений во Франции. Рабочие медоносные пчелы найдены и в миоценовых отложениях, возраст которых примерно 20— 25 миллионов лет. Ученые полагают, что впервые общественные пчелы появились на Земле около 50 миллионов лет назад. Другие считают, что зародились они не раньше 80 миллионов лет назад. Выдвинута также гипотеза, согласно которой пчелиные, как вид, возникли одновременно с цветковыми растениями, примерно 100—140 миллионов лет до нашей эры.

 

Медоносные пчелы, как осы, муравьи и другие насекомые, относятся к отряду перепончатокрылых. По данным палеонтологов, появились они на несколько миллионов лет позже ос. Как считают ученые-энтомологи, разделяющие теорию эволюции, пчелы возникли не как самостоятельный вид, а произошли от одной из разновидностей ос, которые выкармливали свое потомство не животной, а растительной, медвяной пищей. Естественно, такой не свойственный для обычных ос тип кормления возник в процессе длительной и сложной эволюции. Вначале оса строила ячейки, откладывала в них яйца, а после вылупления личинок приносила им нектар и цветочную пыльцу. К пище добавлялась и слюна осы-матери. Эти так называемые сфекоидные, роющие осы изменялись и морфологически. У них совершенст­вовались приспособления для сбора корма, развивались внутренние органы, секреторные железы. Они теряли одни инстинкты, в частности охотничьи, и приобретали другое — сбор корма на цветках, прогрессивное выкармливание расплода, когда пища личинкам подавалась постепенно, каждый день.

 

В Библии – самой древней книге человечества сказано: «Мала пчела между летающими, но плод её – лучший из сластей»

 

Так, по мнению эволюционистов, было положено начало первым пчелам, у которых в дальнейшей эволюции под влиянием законов изменчивости и наследственности возник социальный уклад жизни с высокой степенью специализации поведения и инстинктов. К сожалению, материальных следов окаменел остей, по которым можно было бы судить о примитивных предках медоносных пчел — среднем звене между осой и пчелой и их внешнем виде до сих пор не найдено. Преобразование одной формы жизни в другую палеонтологическая летопись пока не подтверждает.

 

Родиной медоносной пчелы считают Южную Азию. Эта общепринятая точка зрения основана на том, что и теперь в Южной Индии, на Цейлоне и в других местах Южной Азии из четырех ныне существующих видов пчел рода Арis широко распространены три вида — большая индийская (гигантская), малая (карликовая) и средняя индийская. Богатство видового состава, несомненно, подтверждает, что это их родина. Как известно, ученые-систематики в основу определения центров происхождения того или другого рода животных и растений всегда ставят сосредоточение разных видов на одной местности.

 

Четвертый вид — собственно медоносная пчела не обитает ни в одной из областей Южной Азии, хотя по многим биологическим особенностям она близка к средней индийской пчеле. Средняя индийская пчела строит гнезда в укрытиях, а не на ветках деревьев, как большая и малая индийская пчела. Гнездо делает из нескольких сотов, а не из одного, семья бывает многочисленной, запасает значительное количество меда. Среднеиндийские пчелы мирно принимают матку современных медоносных пчел. Общее родство их не подлежит сомнению. Полагают, что средняя индийская пчела стоит ближе, чем наша медоносная, к их общему предку, лучше сохранила его черты и поэтому находится на более низкой ступени эволюционного развития. Она так же, как и ее прародители, продолжает жить в тро­пиках.

 

Медоносная пчела, покинув свою солнечную благодатную родину и оказавшись в других, более суровых климатических условиях, постепенно приспосабливалась к ним, приобретала новые, весьма ценные для себя качества, оставив в своем развитии далеко позади свою родственницу.

 

Однако существует гипотеза различных центров происхождения медоносных пчел. Один из них — Ближний Восток, где формировались желтоокрашенные пчелы. Второй центр, также находящийся в Африке, дал пчел темных, в том числе европейских. Третий центр — Малая Азия. Здесь создались серые горные кавказские и краинские пчелы, а также близкие к ним породы.

 

Так как насекомые изменяются очень медленно, медоносные пчелы остаются кусочком древнейшей дикой и свободной природы.

 

Пчелы возникли на Земле так же давно, как и цветковые растения, которые давали им пищу. Извечно единство двух царств — насекомых и растений, пчелы и цветка. Они неотделимы друг от друга со дня сотворения мира. Безусловно, на эволюцию цветковых большое влияние оказали пчелы, да и сами они одновременно с этим процессом изменялись и морфологически, и в своих инстинктах. Иначе го­воря, шла совместная, сопредельная эволюция, вырабатывалась целая система взаимных приспособлений между цветками и пчелами-опылителями, одинаково выгодных тем и другим. Пчелы как опылители растений формировали эстетический облик Земли.

 

Самые древние растения не требовали перекрестного опыления. Они размножались бесполовым путем, спорами — мельчайшими одноклеточными пылинками, прораставшими в сырой почве.

 

Как полагают, первыми опылителями примитивных цветковых были жуки — древнейшие насекомые. У этих цветковых отсутствовал нектар — жуки поедали пыльцу. С появлением нектара, который, по мнению Ч. Дарвина, первоначально выделялся как продукт отброса, потом стал служить перекрестному опылению, эволюционный процесс у насекомых пошел в направлении удлинения хоботка. А так как количество выделяемого нектара впоследствии сильно увеличилось, и он стал накапливаться в цветках, это привело к постепенному увеличению объема медового зобика — резервуара, куда засасывалась нектарная жидкость.

 

С возникновением на Земле высших перепончатокрылых — медоносных пчел, которые питались пыльцой и нектаром, как во взрослом состоянии, так и в личиночной фазе, наступил переломный момент в опылении цветковых, отразившийся на их дальнейшей судьбе. У пчел выработалось и достигло высокого развития постоянство посещения цветков одного и того же вида, а это имело громадное значение для эволюции цветковых.

 

Предки современных пчел, вероятно, посещали цветки всех видов растений без разбора, которые были очень схожи между собой. Постепенно в результате естественного отбора цветки стали отличаться друг от друга по цвету, форме, источаемому аромату. Это привело к специализации пчел в сборе корма с цветков определенного вида. Флоро – специализация уменьшила возможность межвидовой гибридизации и скрещивания между популяциями. Благодаря специализированному опылению ускорилась эволюция высших цветковых, появилось огромное их многообразие и большое число видов. За сравнительно короткий геологический срок они широко распространились по Земле. Зависело это главным образом от высших форм насекомых-опылителей, в первую очередь от медоносных пчел, ибо они оказались способными к образованию больших сообществ и довольно быстрому размножению.

 

Как теперь установлено, цветковые растения, как и пчелы, — дети тропического солнца. Отсюда, из Южной Азии, они вместе, буквально рука об руку и начали свой путь по лику Земли.

 

Расселение пчёл.

 

Рои медоносных пчел, покидая свои родительские дупла, отыскивали новые, распространяясь по местности. Постепенно ими заселялись и осваивались новые территории. Однако расселение их к северу и востоку ограничивали Гималайские горы, высота которых оказалась для них непреодолимой. С юга дорогу закрывал Индийский океан. Единственным направлением движения оставалось западное. Рои и полетели на запад.

 

Как полагают ученые, из Южной Индии пчелы проникли сначала на Ближний Восток, затем в Египет. Отсюда, расселяясь по северному побережью Африки, достигли Атлантики. Без труда перелетев через Гибралтарский пролив, они попали на Пиренейский полуостров. Дальнейший путь привел пчел в Центральную Европу. Оттуда они и пришли в нашу страну. Этот очень длинный и сложный путь по Азии, Африке и Европе медоносные пчелы проделали более миллиона лет назад. Большую часть мира они заселили задолго до ледникового периода.

 

Растительность Европы и нашей страны приближалась в то время к субтропической. Лиственные и вечнозеленые леса — лавры, пальмы, эвкалипты — простирались далеко к северу и востоку. Даже в Сибири преобладали не хвойные, а лиственные леса. Жаркий субтропический климат, который тогда существовал в Европе, обилие лесной и луговой медоносной растительности благоприятствовали размножению и расселению пчел. Медоносная пчела жила здесь почти так же, как у себя на родине.

 

Начавшийся на Земле глобальный процесс горообразования, в результате которого выросли целые горные страны, в том числе Кавказ, вызвал похолодание на всей планете. Началось великое оледенение Земли. Половина Европы, до Урала, оказалась подо льдом. Ледниковое дыхание заставило пчел покинуть европейскую часть и отступить к югу. Остались пчелы на месте своего обитания лишь в горных лесах Закавказья, Кавказа, Альп и Карпат.

 

Вслед за таянием и отступлением ледников к северу потеплел и повлажнел климат, началось “генеральное” наступление лесов, а вместе с ними обратное движение медоносных пчел и новое освоение девственных земель и теперь уже иной, более холодостойкой медоносной растительности, основную массу которой составляли листопадные древесные и кустарниковые породы и травянистая растительность обширных лугов.

 

Естественным путем медоносные пчелы распространились в России до Урала. Двигались они сюда с юго-запада. Непреодолимыми для пчел оказались вершины Уральских гор.

 

Очень суров климат Урала. Древесные породы представлены в основном хвойными, пихтовыми и еловыми. К северу совсем исключена возможность произрастания деревьев. Дремучая темнохвойная тайга совершенно не давала пищи пчелам — в чернолесье пчелы и теперь не живут. В Сибирь они так и не попали. Не могли пробиться медоносные пчелы и на Дальний Восток. Только средней индийской пчеле через Китай удалось проникнуть в Уссурийскую тайгу. Кстати, встречается она тут до сих пор, хотя и крайне редко.

 

Медоносные пчелы не могли попасть в Америку, Австралию, Новую Зеландию, Мексику. Преградой стал Тихий океан, который они не могли преодолеть. Заселение пчелами этих районов мира принадлежит человеку.

 

На Американский континент пчел на парусных судах привезли европейцы в XVII веке не только из Англии и Голландии, но и из России через Аляску по Тихоокеанскому побережью Северной Америки. В том же столетии испанские переселенцы доставили пчел в Мексику. Во время великих географических открытий они были завезены в Австралию и Новую Зеландию.

 

В Сибирь — этот особый российский материк — пчелы попали через горные уральские перевалы всего лишь двести лет назад. С этого времени и началось здесь пасечное пчеловодство. Сначала завезли их сюда русские офицеры, а потом переселенцы из центральных областей России и Украины. Этот длинный многомесячный путь пчелы преодолели на телегах и арбах. В истории русского пчеловодства первая половина XIX столетия известна как великое переселение пчел в Сибирь. Однако есть свидетельства, говорящее о том, что задолго до освоения Сибири русскими аборигены охотились за диким лесным медом, добывая его в дуплах, где жили пчелы. Возможно, что эти пчелы сохранились в сибирской тайге с доледниковой поры. Образовавшиеся Уральские горы заслонили их от ледника. Завезенные пчелы постепенно продвигались все дальше и дальше на Восток. В 1851 году они обосновались в Забайкалье, а потом спустя десятилетие достигли Амура. На Дальний Восток пчел доставляли и водным путем.

 

В наше время, когда вдет освоение северного края — продвигаются далеко на север сады, расширяется овощеводство закрытого грунта, пчелы как опылители также продвигаются на север, куда естественным путем они не могли дойти. Теперь медоносная пчела практически распространена по всему свету, на всех пяти континентах и чуть ли не на всех широтах.

 

Жизнь в разных географических районах земного шара породила у медоносных пчел специфические особенности. Под влиянием среды — местного климата и растительности — исторически, в течение многих тысячелетий, складывались разновидности пчел. Они приобрели ряд наследственных внешних и внутренних особенностей, которые проявляются в окраске тела, строении органов, поведении. Эти осо­бенности сохранились и закрепились в результате пространственной изоляции разных групп друг от друга. Такими географическими границами оказались горы, океаны, пустыни, степи.

 

Кавказские горы стали ареалом обитания серых горных кавказских пчел — единственной в мире породы, чья родословная уладит в глубокую древность. Особые климатические условия, резкая смена температур, своеобразная видовая лесная и пышная высокорослая горная травянистая растительность обусловили характер этих пчел, выработали присущие только им морфологические и физиологические свойства — очень длинный хоботок, малую ройливость, миролюбие.

 

Другая большая группа пчел — среднерусские лесные (их называют и среднеевропейскими) — обособилась в лесной зоне от Балтии до Урала. Довольно суровый климат, длинные холодные зимы буквально выковали у среднерусской пчелы повышенную зимостойкость, способность заготавливать большие запасы меда, особенно с сильных лесных медоносов, и надежно охранять их. В уральских лесах, где сохранилась еще девственная природа, с незапамятного времени живут в дуплах дикие среднерусские темные пчелы местной популяции. Особая экологическая среда, суровые условия существования выработали у них исключительную выносливость и приспособленность к типичным для этой зоны источникам медосбора. Этой популяции, возникшей в процессе приспособления к конкретной среде обитания, свойственно быстрое наращивание пчел весной и повышенная ройливость как средство сохранения вида в суровом уральском климате. Частичная природная изоляция позволила им сохранить эти качества до сих пор. Они устойчиво передаются потомству.

 

Пчелы, ныне населяющие Россию, — древнейшие драгоценные памятники природы, сохранившиеся с незапамятных времен.

 

В особой экологической среде создались итальянская и краинская расы пчел, пользующиеся ныне очень широкой известностью. Первоначальное местообитание итальянских пчел — Италия, краинских — Альпы и Карпаты. Их, как и серых горных кавказских пчел, импортируют во многие страны мира, и там, в других климатических и медосборных условиях, они проявляют свои высокие биологические и хозяйственные признаки. Карпатская популяция краинки обитает и в нашей стране. Разводят у нас и итальянок.

 

Несмотря на внешние и генетические различия естественных пород и разновидностей медоносных пчел, они сохранили общее родство и способность легко скрещиваться между собой. Этим пользуется современная селекция, получая помеси повышенной жизненности и продуктивности.

Первые пчелы, как полагают, жили в одиночку и селились в земле. Они сами устраивали себе гнезда, клали яйца, выкармливали личинок пыльцой и нектаром, которые приносили в зобике. В процессе дальнейшего приспособления у пчел появились специальные органы, которые облегчали им сбор пищи, — волосяной покров на теле, в котором застревала липкая пыльца цветков, а потом и особые пыльцеприемные корзиночки на задних ножках. Постепенно удлинялся хоботок, расширялся медовый желудочек. В результате возросла возможность добывать значительно больше корма, выкармливать больше личинок.

 

На следующей ступени эволюции дети, которые раньше покидали родительское гнездо, стали задерживаться, помогать матери строить ячейки, кормить личинок добытой пищей. В родительском гнезде они также стали класть яйца. Постепенно создавались семьи, складывались условия для специ­ализации в выполнении работ. Разделение труда — единственный путь к совершенству многотысячной семьи медоносных пчел. Одни пчелы клали яйца и реже вылетали на поиски корма, другое, наоборот, добывали нектар и пыльцу, выкармливали расплод. Семьи увеличивались, делились. Рои стали подыскивать для себя более удобные жилица — в дуплах деревьев, навсегда оставив земляные убежища.

 

Медоносная пчела обладает высокой экологической пластичностью, может жить в разных климатических зонах. Она умеет одинаково успешно приспосабливаться к высоким и низким температу­рам, переносить тропическую пятидесятиградусную жару и пятидесятиградусные морозы северных широт. Пчел можно разводить всюду, лишь бы была медоносная растительность, дающая им корм.

 

Согласно другой теории, некоторые пчелы в период одиночной жизни откладывали яиц больше, чем могли воспитать. Отдельные личинки, вышедшие из этих яиц, не получали достаточного количества корма, у них недоразвивались половые органы. Потеряв способность к спариванию и деторождению, они, однако, сохранили все инстинкты воспитания детки. Случайно возникшая особенность в силу ее полезности для общины упрочилась и закрепилась в потомстве и поколениях.

 

На ранней стадии общественной жизни в пчелиной семье сожительствовало много яйцекладущих пчел — маток, мирно сосуществовавших. Притом число плодных маток превосходило число вспомогательных самок, способных выполнять все другие функции — добывать корм и воспитывать рас­плод. То, что рабочие пчелы в отдаленном прошлом мало отличались от маток и были способны воспроизводить потомство, подтверждается появлением и теперь яйцекладущих пчел-трутовок, когда семья остается без матки.

 

Среднеиндийская рабочая пчела, находящаяся на более низкой ступени развития, имеет больше яйцевых трубочек, чем медоносная, а у примитивной в своей морфологической организации большой индийской пчелы их еще больше, и она ближе стоит к своей изначальной истории.

 

Выращивание очень большого числа маток, которое свойственно некоторым современным пчелам, — также веское доказательство первобытного состояния семьи, когда в ней одновременно жило много маток.

 

У пчел, занятых добычей корма и выращиванием расплода, постепенно угасал половой инстинкт, возможно, потому, что они, перегруженные делами, упускали время для спаривания, а у яйцекладущих, наоборот, обострялась, прогрессировала и совершенствовалась половая система. Все, что становилось излишним в организме и переставало работать, атрофировалось и исчезало в поколениях. Так стало с яичником у рабочих пчел, корзиночками и восковыми железами у матки. Из-за “сидячего” образа жизни у нее уменьшилось даже число зацепок на крыльях. Наблюдается и конечная стадия отмирания органа, в частности спермоприемника рабочей пчелы, который превратился в рудиментарный, исчезающий орган. Как указывал великий русский генетик академик Н.И.Вавилов, эволюция может идти и путем усложнений, и путем упрощений, но всегда этот путь будет путем целесообразности.

 

Специализация органов насекомых в семье медоносных пчел, в конце концов, достигла очень высокого уровня. Матка стала обладать высочайшей плодовитостью. На пути к этому как раз и совершался переход от многоматочного состояния семьи к одноматочному.

 

Пчелы, рабочие органы которых достигли предельного развития, стали способны собирать огромное количество корма, быстро отстраивать гнезда, выращивать большое количество расплода. “Я считаю, что стременная матка и современная рабочая, — писал крупнейший ученый в области естественной истории медоносных пчел профессор Г.А.Кожевников, — суть формы, уклонившиеся в разные стороны от первобытного типа. На ближайшей к современному состоянию ступени развития пчелиной семьи должны были существовать, по моему мнению, матки не столь плодородные, как теперь, и рабочие не столь бесплодные, как теперь”.

 

Общественная жизнь современных пчел выражается и в высокой степени их содружества и взаимного сотрудничества — постоянном контакте с маткой, передаче корма и информации друг другу, коллективном выполнении работ и защите гнезда. Пчелиная семья, состоящая из десятков тысяч особей, стала самостоятельной биологической системой с высокоразвитой общественной организацией, самым совершенным механизмом регуляции микроклимата в своем гнезде. Семью пчел называют даже сверхорганизмом. Пчелы будто обладают коллективным разумом.

 

Медоносная пчела достигла высшей ступени эволюции среди насекомых, обитающих на Земле. Она — венец творения природы в мире шестиногих.

 

Первобытный человек находит мед

 

По новейшим данным антропологии, человечество существует более двух миллионов лет. Как полагают, первые люди появились в странах с тропическим и субтропическим климатом и оттуда расселились по Земле. На территорию нашей страны они проникли около 700 тысяч лет назад. Климат в то доледниковое время в Европе был такой же, как и у них на родине.

 

Пищей первобытному доисторическому человеку служило все то, что можно было найти и добыть почти без труда, — плоды, грибы, молодые сочные побега растений, почки, коренья, сырое мясо мелких животных, пойманная рыба, птичьи яйца, орехи. Собирательство достигло в то время большого развития. Встретился наш далекий предок и с медом шмелей и пчел.

 

Пчел в это время в дремучих лесах водилось великое множество. Жили они в дуплах. Старое, подгнившее дуплистое дерево могло от ветра переломиться, обнажить гнездо пчел. Несомненно, человек, скитаясь по лесам, стоявшим по всей русской земле, из любопытства мог попробовать густую, липкую жидкость, которая сочилась из сотов. Возможно, впервые наткнулся он на мед прямо в гнезде, от­строенном на ветках или в корнях упавшего дерева, а может быть, лизнул его на камне, когда мед, растопленный от жары, вытекал из трещины скалы.

 

Не лишено основания предположение, что человек наткнулся на куски медовых сотов у разоренного дупла. Медведь или куница, насытившись, оставили их. Первобытные люди присматривались к повадкам зверей. Медведь питался ягодами, и люди ели их. Медведь кормился медом, и если в разрушенном им дупле было его много (до сих пор встречаются дупла с 20 пудами меда), то зверь не в состоянии был его съесть. Наткнувшись на богатые остатки, человек мог отведать мед, набрать с собой, чтобы поделиться находкой с другими. Эта очень сладкая и приятная ароматная жидкость не могла не понравиться его соплеменникам. Весть передавалась из уст в уста. Впоследствии выяснилось, что этот чудесный плод помотает и больным. Люди стали ценить его и лакомиться им, когда его случайно находили. Так или почти так впервые узнал человек вкус меда — этого сладкого ароматного чуда. Если бы время сохранило нам этот день, то он праздничным красным числом вошел бы в историю пчеловодства.

 

С очень отдаленного доисторического времени человек стал обращать внимание на медоносных пчел, возможно, пытался понять их жизнь, начал отыскивать дупла, чтобы лакомиться медом. Но он был скрыт в толще дерева и недоступен. К нему вело только небольшое отверстие — леток, которым пользовались сами пчелы.

 

Орудиями первобытного пещерного человека была палка или дубина и камень. Для добычи меда он мог воспользоваться палкой, засовывая ее в отверстие дупла и протыкая соты. Покрытый медом конец палки облизывал. Между прочим, таким же способом и поныне в тропических странах добывают мед люди некоторых, наиболее отсталых племен.

 

С началом обработки камня, когда стали делать его более острым, пригодным для резания и соскабливания, человек мог уже попытаться расширить вход в дупло, чтобы забрать мед. Потом в технику начали входить рог и кость, из которых делали различного рода острые предметы — ножи и резцы, необходимые не только для охоты на зверя, но и для разрушения дупел. Раньше первобытный человек довольствовался случайно найденным медом, теперь он шел в лес специально за медом, как ходил на охоту за зверем.

 

При охоте за медом пчелы выслеживались по направлению полета, отыскивалось их жилище. Охотника привлекали толстые, старые деревья, в которых могли быть дупла. Зимой дупла с пчелами находили по следу куниц, любительниц меда, или соболя, который, почуяв пчел, обычно наслеживал вокруг дерева. Потом с помощью огня, действие которого отпугивать опасных диких животных и кровососущих насекомых люди знали, отбирали мед. Для этого они уже имели специальные орудия труда — ножи или лопаточки из раковины с деревянной ручкой и глиняную посуду.

Охотник — человек лесной, привыкший к лазанию по деревьям, без особого труда подбирался по стволу дерева к дуплу и разворачивал его прихваченными с собой скребками с сильно заостренными краями, которыми можно резать и сверлить дерево, резцами и рубилом. Технически нелегким делом было проникнуть в гнездо пчел, но для сильного и ловкого человека возможным. Отбиваясь от пчел горящей и дымящейся головней, он выламывал медовые соты. Много пчел от огня погибало, почти всегда переставала жить семья, но рои вновь заселяли дупло. Примерно так же добывали мед и в горах из скал, где гнездились пчелы. Охота за медом — одна из активных форм взаимоотношения человека с природой.

 О добывании дикого горного меда свидетельствует найденный в пещере Паука в Испании весьма любопытный настенный рисунок эпохи неолита, возраст которого определяется почти в 10 тысяч лет, то есть относится к возникновению наскальной живописи. Первобытное творчество было органически связано с социальными задачами — добычей пищи, повседневными нуждами людей. Это пока самый ранний документальный источник — древнейшее свидетельство почти инстинктивного интереса человека к пчелам и меду.

Судя по рисунку, охота за медом имела уже давние традиции, существовавшие на протяжении всего родового строя. Удивительно, что краска, которой пользовался неизвестный доисторический художник, как недавно выяснили, была приготовлена на меду. Значит, уже тогда люди догадывались о других свойствах меда и пытались использовать его в быту в самых разных целях. Кстати, и, сейчас, в состав некоторых красок входит пчелиный мед. Он придает им вязкость, прочность, долговечность, яркость.

 

Обнаружены настенные рисунки в пещерах Южной Африки, на которых изображены подобные же веревочные лестницы и даже факел в руках человека, при помощи которого он отгоняет пчел.

 

Древнее искусство — сбор дикого меда в горах — до сих пор сохранилось у гурунгов — народа, живущего в Непале, и остается одним из основных занятий населения. С помощью длинной бамбуковой лестницы охотник за медом достигает гнезда пчел, дымом горящей ветки выгоняет их и выламывает медовые соты, терпеливо вынося ужаления разъяренных насекомых.

 

Санкт-Петербургской и азербайджанской археологическими экспедициями в огромной пещере Нагорного Карабаха был найден кувшин с изображением пчелы. По определению ученых, кувшин был изготовлен 150 тысяч лет назад. Возможно, уже в то время человек начал приготовлять медовые напитки. Разведенный водой мед, по какой-то причине вовремя не использованный, мог забродить и стать хмельным. Открытие виноделия уходит в далекую древность и, без сомнения, имеет прямую связь с пчелами и медом — самым первым сахаристым сырьем для крепких хмельных вин. Хотя охота за медом не играла решающей роли в жизни и экономике племен, населявших нашу Землю, но таким путем добывался единственный источник концентрированного сахара. Мед был лакомством и пищей, не­обходимой для физического и умственного развития наших далеких предков, их биологической эволюции, укрепления здоровья, лечения больных. И он по достоинству ценился дикими племенами.

 

Во время переселения первобытных народов и освоения новых мест, по словам известного русского пчеловода и историка Н.М.Витвицкого, “многие из них избирали постоянным своим обиталищем такие земли, которые изобиловали не золотом, а преимущественно лесами, дичью, пчелиными роями и рыбой. Первобытные народы заботились наиболее о средствах, необходимо нужных к своему пропитанию, а не о роскошной жизни”.

 

Мёд – уникальный продукт природы. Японцы называют его королём натуральных продуктов. Он, как и молоко, восстанавливает силы при утомлении и слабости, сообщает энергию, нормализует деятельность организма, придаёт ясность мысли. Гладиаторы Рима, перед тем, как выйти на битву, употребляли мёд. Входит он в пищу спортсменов и космонавтов. Словно самой природой мёд предназначен человеку.

 

Охота за медом, хотя по своей сути относится больше к собирательству, чем к производству, требовала специальных орудий и особых трудовых навыков, которые совершенствовались в многовековом общении с пчелами. Это было, так сказать, дикое, примитивное пчеловодство, его начальная форма, при которой человек ещё не принимал участия в создании благ, он был только охотником за готовым мёдом и его потребителем, присваивал дары природы и целиком зависел от неё. Труд затрачивался лишь на отыскивание пчелиных гнёзд и отбор мёда. Но уже и в этом первобытно-извлекательном промысле, довольно широко распространённом у славянских племён, можно найти некоторые черты организованности и специализации – познавались повадки пчёл, отыскивались приёмы их укрощения, делались другие открытия, изобретались орудия труда.

 

В глубинах истории таятся истоки пчеловодных традиций, исторические корни самобытности нашего национального пчеловодства.

 

Первый шаг к пчеловодству.

 

С появлением металлических предметов, в частности топора, доступ к пчелиному гнезду облегчился. Создаются долота и стамески. Теперь стало проще похитить мед. Дикие пчелы на местах стоянок племен практически истреблялись. Кочевые народы переселялись в соседние леса, где было больше дичи, лесных даров и меда, чем в местах прежнего кочевья. Не единым зверьем были богаты наши леса, но и пчелами.

 

С переходом к оседлости и возникновением поселений, сначала небольших, а потом значительных, которые определялись, как убеждает история, каким-то одним из важнейших промыслов, в том числе медовым, несколько изменилось отношение к’ пчелам.

 

Охотник за медом не мог не заметить, что в разоренном медведем или им самим дупле пчелы чаще всего погибали. Потом в него опять поселялись пчелы. Но так как дупло было разворочено, мед становился доступным всем. Пользовались им не только люди, но и дикие лесные жители — медведи, куницы, соболи, дятлы, мыши, муравьи, осы, шершни. Редко в нем можно было найти много меда. Воз­никла необходимость прикрывать эти большие отверстия от зверей, птиц и насекомых, защищать пчел от них. Для этого или вставляли в дыру кусок дерева, или привязывали древесную кору — лубок, которую скреблом сдирали с другого дерева. В лубке проделывали отверстие для вылета пчел. Сохранение пчел уже заботило древнего человека.

 

Охотник за медом теперь имел возможность ближе познакомиться с пчелами и устройством их гнезда. Ведь дупла встречались разные: широкие в толстых деревьях и узкие; длинные, с запасом, и короткие, если сердцевина слота в нижней части ствола. Были дупла не сплошные, а разделенные слоями древесины, к которым прикреплялись пчелиные постройки. Человек обнаружил, что меда бывает больше в верху дупла, и чем оно шире, тем больше в нем сотов; чем выше и просторнее, тем многочисленнее пчелами и богаче медом.

 

Возможно, уже в это время обнаружено, что дупло заполняется медом к осени, после цветения древесных растений, а в летнее время в нем бывает очень много “червячков”, поэтому на охоту за медом лучше ходить в конце лета. Человек позволял пчелам собирать запасы, чтобы потом отнять их. Так поступал он и с другими лесными животными, заготавливающими себе корм на зиму, — белками и бурундуками, у которых отбирал грибы и орехи. Все эти наблюдения и открытия, сделанные нашими далекими предками, очень важны с точки зрения исторического развития пчеловодства, его истоков и первых шагов. Многие из них легли потом в основу его технологии.

 

Разорение дупел еще долгое время оставалось единственным путем добычи меда, удельный вес которого в экономике первобытных общин все более возрастал. Охота за медом постепенно уступала место более разумному отношению к пчелам и использованию их драгоценных даров.

 

Первобытный человек был бессилен понять происхождение меда и самих пчел, как и многие другие загадочные явления природы, которые его окружали. На протяжении тысячелетий человечество верило в сверхъестественные силы. Пчелиная семья как раз и была для него таким таинственным явлением природы. Это породило мифы, легенды, поэтические сказания о пчеле и меде, многочисленные поверия и ритуальные обряды. Богато ими прошлое отечественного и мирового пчеловодства. Они украшают его и обогащают наше представление о нем. Начало их в глубочайшей древности.

 

Пчелы извечно привлекали симпатии людей. В греческих и римских мифах пчела — божественное существо, дочь Солнца. По преданию латиноамериканцев, пчелы созданы ангелами. Многими народами древности, в том числе и славянами, пчела признавалась священной, постоянной спутницей божества. Индийский Бог Солнца изображается в виде пчелы. Пчела стала эмблемой Бога-громовержца Зевса, и он являлся людям в образе пчелы. По немецкой легенде, пчелы — единственные существа, сохранившиеся от золотого века. Пчелы и мед — это рай на Земле.

 

Пчел считали знаком бессмертия и вечности, как вечны духи, ветер и другие сверхъестественные, неподвластные людям силы, символом добра, трудолюбия народа и богатства. Их изображали потом на медалях, монетах, сосудах, гербах многих старых русских городов. Геральдика приоткрывает еще одну страницу в истории нашего пчеловодства. У некоторых народов, в частности, египтян и французов, пчела считалась покровительницей царской власти и входила в состав царской эмблемы. Вышитыми пчелами украшалась одежда египетских фараонов, царей и императоров.

 

По поверию русских пчеловодов, пчела настолько свята, что даже сам грозный Илья-пророк не может ударить громом в улей. Щадит он и липу, которая дает пчелам сладкий нектар.

 

Согласно одной из старинных русских легенд пчелы пошли от лошади, заезженной водяным и брошенной в водоем. Когда рыболовы вытащили невод, то в нем вместо рыбы оказались пчелы. И они разлетелись по всему свету. По верованию египтян, пчелы произошли из трупа быка, а по белорусскому поверью — из головы льва.

 

В одном предании о появлении пчел в горах Кавказа говорится о том, что пророк, на которого было ниспослано испытание, страдал около одной горы в Осетии. Червей, которые разъедали его тело, ангел смел крылом, и из них образовались пчелы. Все они улетели на эту гору.

 

Такому представлению и толкованию происхождения пчел, несомненно, служило сходство личинок пчел и мух. Человек знал, что мухи рождаются из личинок, но не мог объяснить, как личинки, из которых появляются пчелы, могли попасть к ним в гнездо.

 

По другой, очень широко распространенней народной легенде, пчел на Русь принесли по повелению Божию соловецкие святые странники Зосима и Савватий в посохе и этим положили начало пчеловодству. Зосима считается покровителем пчеловодства и хранителем пчел. Без Бога — ни до порога, а без Зосимы — ни до улья. Без Савватия- Зосимы рой пролетит мимо. Зосима-Савватий цветы пчеле растит, в цветы меду наливает. Рой родится — Зосима-Савватий веселится. По народному календарю 30 апреля — Зосима-пчельник. В этот день ему служили в церквах молебны и приносили медовые соты, которые после этого обладали силой волшебства. В белорусских сказках рассказывается о переселении пчел в этот благодатный лесной край из далеких заморских стран.

 

По мнению древних, в том числе и наших предков, мед — не земное вещество, а божий дар. Падает он на землю с неба утренней росой, а потом его светлые, как жемчуг, ароматные капли собирают с цветков пчелы. Мед — это звездный плач, слезы звезд, которыми увлажняются цветы. Он — пища Богов, они его посылают на Землю людям для их блага и счастья.

 

Согласно северному эпосу священный мед дает человеку силы и мудрость, а добыл его один из глазных северных Богов у великанов.

 

Одна из кавказских легенд рассказывает об охотнике, который однажды, проходя мимо горы, увидел несметное количество насекомых. Массой вылетали они из ее разрезов и снова скрывались в других впадинах. Он заинтересовался ими, но насекомые находились на такой высоте, что добраться до них было невозможно. Он пригласил другого охотника. Они устроили огромную лестницу, долезли до гнезда этих насекомых и хотели воспользоваться медом, но пчелы напали на них. После бегства, когда они оказались в безопасности, решили полизать то липкое вещество, которым были запачканы их руки. Сладость его удивила их.

 

Прошла зима, они вновь пришли к горе. На этот раз разрез горы был наполнен медом до такой степени, что из сотов, пригретых солнцем, тек мед. Насладившись им, охотники решили поймать хоть несколько этих необыкновенных мух. Они содрали с вишневого дерева кору, свернули ее и полезли на гору, окутав головы башлыками. Им удалось поймать несколько насекомых. Их они принесли домой. С тех незапамятных пор в их селении и по всей округе водятся пчелы и приносят людям мед.

 

По легенде североамериканских индейцев, людей трудолюбивого племени Бог превратил в пчел, а ленивого — в мух.

 

Пройдут века, пока натуралисты и ученые разгадают тайны происхождения и склад жизни медоносной пчелы, так поразившей человека, взволновавшей его ум и воображение.

Древнее русское пчеловодство

 

Бортничество

 

С переходом к оседлости, земледелию и скотоводству люди стали активнее воздействовать на природу, старались получить от нее больше, подчинить своим интересам. Присваивающая форма хозяйства постепенно уступает место производящей. Этот исторический процесс характерен и для пчеловодства. Система дикого охотничьего промысла поднимается на новую, более высокую ступень, которую древние славяне назвали бортничеством.

 

Русское слово “борть” происходит от слова “бор” — сосновый лес. Бортничество — это боровое, лесное пчеловодство. Некоторые полагают, что “борть” означает “дыра”, “дупло”. Бортить — значит выдалбливать отверстие в дереве, дуплить.

 

С экономической и технической стороны бортевая система пчеловодства соответствовала тогдашнему уровню производительных сил и русским обычаям. Бортничество — это уже организованный, упорядоченный промысел, в котором элементы производственного, технологического характера четко оформились и играли вполне определенную роль.

 

Так как из дупла, в котором живут пчелы, затруднительно отбирать мед, его стали переделывать, перестраивать, чтобы облегчить доступ к гнезду. Для этого дупло в том месте, где находился леток, или чаще с противоположной стороны не просто разрушали, как прежде, при охоте за медом, а уже вырубали или выпиливали более удобное для работы продолговатое отверстие — должею высотой чуть более полметра, шириной примерно 15 сантиметров. Для выдалбливания должен применяли придуманные специальные инструменты — небольшой топорик и железное долото, насаженное на толстую ручку. В некоторых местах использовали маленькую пилу и буравчик, чтобы обозначить размеры отверстия.

 

Через должею открывалась довольно значительная часть гнезда пчел, проще стало подрезать соты особым, сделанным для этой цели ножом. Нож с длинным лезвием позволял доставать соты из дупла снизу и сверху должен, отдели их от стенок дерева и друг от друга. Возросло промысловое использование пчел. Однако в процессе такой практики было обнаружено, что пчелы, у которых отбирали все запасы меда, погибали. Дупла пустели.

 

Чтобы сохранить пчел, мед стали вырезать не весь. Часть оставляли им на корм. Это, пожалуй, самый первый, но очень важный элемент технологии пчеловодства, к которому пришел человек в результате наблюдений и практики.

 

Отверстие в дупле заделывали куском доски, которую изготовляли по размеру должеи. Доска плотно входила в отверстие и удерживалась в нем. Для прочности и надежности ее расклинивали и привязывали к дереву тонкой бечевой.

 

Бортник хорошо знал, в каком месте леса находились перестроенные им дупла, пользуясь разными ориентирами — приметными деревьями, лощинами и ручейками, полянками, зарубками и стесами на деревьях, нет-нет, да и наведывался к ним, а к осени брал из них мед. Такие дупла становились уже его собственностью, как его личное изделие. Это стало возможно на определенной ступени общественно- экономического развития, когда на основе трудового принципа возникло право частной собственности. Собирательный промысел уступал место более прогрессивной производительной форме пчеловодства — бортничеству.

 

Леса в это время находились в собственности родовых оборин, пользовались ими все, каждый по своему усмотрению, в силу своих потребностей и возможностей. В связи с тем, что в лесу обитало множество пчел, и мед становился ежедневным продуктом питания, бортничество выделилось в самостоятельный вид хозяйства, а у некоторых лесных народов стало господствующим среди других промыслов.

 

Со временем выработались навыки в отыскании дупел с пчелами, которые основывались на довольно тонких наблюдениях за природой и поведением диких насекомых. Заметили, что пчелы поселяются только в дуплах живых деревьев, поэтому к мертвым, засохшим, хотя они были очень толстыми и дуплистыми, не подходили. Приметили, что на дуплистом дереве часто растут древесные грибы. Такие деревья как раз и подлежали осмотру.

 

Если постучать обухом топора по стволу и прислушаться, можно довольно точно определить, живут в нем пчелы или нет. Побеспокоенные стуком, они не только выдают себя голосом, но и тут же выходят из гнезда наружу, даже в морозы. Стали пользоваться и этим простым и надежным приемом.

 

Находили дупла и ранней весной, когда еще лежал снег, по следам, оставленным пчелами на снегу во время очистительного облета. Помогали отыскивать их и следы от когтей и зубов медведя на стволе дерева. Острые когти зверя оставляли на коре проколы и прорывы. Иногда, очевидно разозленный неудачей и сильно возбужденный, он даже обгрызал ствол. Это тоже служило верным признаком того, что в дупле жили пчелы. Медведь никогда не пройдет мимо дерева с пчелиным гнездом, чтобы не добраться до него и не добыть мед.

 

Найденные дупла с пчелами становились собственностью того, кто их впервые отыскивал. Человек стал осознавать себя хозяином на Земле.

 

Дуплистые деревья встречались в самых разных местах леса, порой на значительном расстоянии друг от друга и от жилища бортника. Приходилось затрачивать много времени и сил на переходы от одного дупла к другому, пробираться сквозь густые, часто непролазные дебри девственных лесов. Неизвестно, сколько проходил бортник. Кто тогда мерил лес?

 

Устройство борти.

 

Вполне естественна мысль самим делать для пчел искусственные дупла — борти, чтобы можно было расположить их поближе, сосредоточить в наиболее удобном участке леса, к которому проще подойти или подъехать верхом на лошади. При этом открывалась возможность иметь столько бортей, сколько хотелось.

 

Трудно сказать, когда человек начал делать борти. Исторические источники об этом не сообщают. В веках затерялись и имена изобретателей борти. Можно только предполагать, что в очень отдаленные времена, когда племена приумножались и потребность в меде для питания и лечения людей возрастала, а технические средства усовершенствовались, у дальновидных любителей пчел родилась идея вырубать борти. По мнению некоторых исследователей, выделывание бортей началось намного раньше изобретения сохи. Без сомнения, борть была изобретена тогда, когда у людей утвердилось понятие о “моем” и “твоем”.

 

Этому важнейшему этапу в историческом развитии пчеловодства предшествовала практика искусственного получения обычных дупел в специально подобранных для этой цели деревьях. У дерева срубали макушку, выдалбливали в ней чашеобразное углубление, чтобы в нем застаивалась дождевая вода. Она проникала внутрь дерева, вызывала гниение. Через несколько лет в образовавшемся дупле поселялись пчелы.

 

Борть — это помещение для жизни пчел, сделанное человеком в живом дереве. В растущем дереве, в силу протекающих естественных процессов, летом пчелам не так жарко, а зимой не так холодно, как в засохшем мертвом дереве. Сами пчелы инстинктивно выбирали себе дупла в живых деревьях. Кстати, до сих пор остается загадкой, чем они руководствуются, бракуя дупла в сухих стволах.

 

Жители гор делали искусственные жилища для пчел в камнях и скалах, высекая в них углубления, в которые поселялись рои.

 

По примеру естественных жилищ — дупел, борти выдалбливали в сырых, растущих деревьях. Подбирали деревья самой большой толщины. Тогдашние леса были богаты великанами лесного мира — могучими соснами и лиственницами, вековыми липами и дубами. Борта делали как в хвойных, так и в лиственных деревьях, в дуплах которых охотнее поселялись дикие рои. Дуб и ясень, древесина которых очень твердая, использовались реже.

 

Бортевое дерево обычно имело толщину в комле от полутора до двух метров и даже больше, хота годилось и метровое. В месте выдалбливания борти оно должно было быть не тоньше 60 сантиметров, иначе борть нужного объема получить не удавалось, да и более тонкое дерево подергалось опасности переломиться. На здоровье дерева борть почти не отражалась. Со временем в бортях смолистых деревьев — сосен, лиственниц и елей — появлялись натеки смолы, защищающей их от гнилостных процессов, и если борга годами не заселялись пчелами и не очищались бортником, то и совсем заплывали наростами свежей древесины.

 

Возраст бортей нередко измерялся веками, и бортевые деревья по своему состоянию ничем не отличались от других.

 

Опытные бортники предпочитали деревья с гладким стволом, по крайней мере, до 4 метров от земли. Это снижало возможность разорения гнезда. Хорошо, когда борта окружали богатые источники нектара, не заслоняли и другие деревья, особенно с юго-восточной стороны, куда обычно обращались летки. Борта делали надолго, чтобы получать выгоду в течение двух-трех столетий.

 

Старались устраивать борта по опушкам или в редколесье, на южных склонах и видных местах, хорошо освещенных солнцем, где пчелы охотно селились и всегда добывали меда больше, чем в глуши лесов. Таким образом, постепенно, в процессе многовековой практики, вырабатывались определенные требования к бортному дереву.

 

Борти изготовляли разными способами, в зависимости от местности, обычаев, технического оснащения, изобретательности и находчивости бортников. Частная собственность на борти, несомненно, играла прогрессивную роль в совершенствовании орудий труда, предназначенных для поделки бортей и пчеловодства. Затраты труда на изготовление борти требовали возмещения продуктами пчеловодства, поэтому чем лучше и скорее удавалось сделать борть и удачнее была она для жизни пчел, тем больше выламывали из нее медовых сотов и натапливали воска.

 

Борть устраивали обычно на высоте 6—8 м. На таком расстоянии от земли чаще находились и естест­венные дупла с пчелами, которые во всем служили эталоном для бортников. Здесь воздух бывает не так влажен, как внизу, а это благоприятствует жизни пчел.

 

Тут они оказываются в большей безопасности от своих врагов — любителей меда. Бортники, несомненно, учитывали это, хотя изготовление бортей на значительной высоте усложнялось, считалось нелегким и опасным делом. “Чем выше борть, тем слаще мед”, — говорили в старину. Трудно доставался он.

 

Для влезания на дерево использовались разные приспособления — бортнический топорик, длинная тонкая верёвка с доской-креслицем и крюком над ним, так называемое лезиво, или кожаный ремень, иногда легкая лестница.

 

На высоте около метра от земли на дереве топором делали две чашеобразные зарубки, чтобы можно было опереться на них ногами. Встав на зарубки, бортник двойной петлей обвязывал себя и дерево плоским прочным ремнем, сплетенным или сшитым из сыромятной кожи, на концах которого имелись петли. Надежно закрепив ремень, отершись на него спиной, он зарубал очередные углубления в дереве выше первой зарубки, переставлял в них ноги, передвигал ремень.

 

Так постепенно поднимался до нужной высоты. Там привязывал к дереву себя и специальную петлю или подставку, на которую садился, и начинал долбить борть.

 

Снаряжение бортника.

 

Вместо зарубок пользовались петлями, похожими на стремя конского седла. Обвив несколько раз веревкой дерево и себя так, чтобы часть витков имела слабину и давала возможность сделать петлю, бортник, ногой опираясь на нее, делал шаг, затем связывал петлю для другой нош и продолжал движение. Чтобы веревка не резала ноги, обувал широкие и мягкие лапти.

 

Применяли и лыковую или конопляную тридцатиметровую веревку с доской-скамейкой — плоской или вогнутой на одном конце и с деревянным крюком на другом. Таким нехитрым лезивом пользовались бортники северных лесов. Бортник перекидывал лезиво через толстый сук, садился на сиделку и, отталкиваясь от ствола ногами, поднимал себя на нужную высоту и закреплялся.

 

Употребляли двух- или трехблочный подъемник — весьма остроумное и удобное приспособление, благодаря которому можно было довольно легко и быстро взобраться на дерево.

 

Впоследствии бортники придумали более совершенные приспособления — древолазные шипы с одним острым кованым выступом и когти, которые надежно прикрепляли к обуви. На них они довольно быстро поднимались и стояли, когда работали инструментом.

 

Древолазные шипы находят сейчас при раскопках селищ вятичей и на местах стоянок других племен, населявших Русь.

 

Для удобства и безопасности привязывались веревкой к дереву.

 

Легонькая лестница могла заменить и веревку, и другое приспособления, если борти выдалбливали невысоко. Вверху лестницы крепили крюк или железное кольцо, которые для надежности набрасывали на сук. С нее по веткам и сучкам можно было без труда подняться выше.

 

Иногда вместо обычной лестницы применяли нетолстое тут же срубленное еловое деревце, ветки которого коротко обрубали и по сучкам залезали на бортное дерево, к которому прислоняли эту лесную лестницу-острогу.

 

Бортнические принадлежности сделаны были прочно и надежно. Служили они и внукам, и правнукам. Предусмотрены в них многие тонкости, обусловленные особенностями лесного пчеловодства. Весьма остроумно была устранена опасность падения с дерева, которой ежеминутно подвергался каждый бортник. Техническая находчивость старинных бортников до сих пор вызывает восхищение.

 

Борти делали разные, чаще высотой от одного до полутора-двух метров. Естественно, в более просторных бортях накапливалось и больше меда, хотя опасность перелома дерева возрастала. В этом случае у него иногда срубали макушку, отчего оно приобретало большую устойчивость против ветра.

 

Диаметр борти зависел от толщины ствола, но обычно был не менее 35—40 см. Стенки ее примерно 15 см, не тоньше. Живая древесина дуплистых деревьев как раз и бывает такой толщины.

 

Для поделки бортей пользовались особыми инструментами, изготовленными самими бортниками. Они говорят о пытливости и изобретательности человеческого ума, постоянном совершенствовании орудий труда. Новые поколения бортников делали их обычно более удачными, удобными и производительными.

 

По данным археологии, наиболее распространенными были небольшой топорик с длинным кривым топорищем (бортник что плотник — топор всегда с собой носит), долото с длинной тяжелой рукояткой, которую называли пешней, тесло с вогнутым полукруглым лезвием и длинной, как у топора, рукояткой, рашпиль, отогнутый под углом, одноручный скобель, центровка.

 

Поднявшись на дерево, бортник сначала намечал топором размеры борти, стесывал стенку, а потом уже приступал к долблению. Теслом вырубал древесину, углублял и расширял нишу, долотом выдалбливал борть с боков, дна и потолка, ударяя по нему обухом топора. Дно делал покатым, чтобы в борти не задерживалась сырость. Стены хорошо выскабливал скобелем — острым кольцеобразным но­жом. Борть, по словам знающих и опытных бортников, должна быть чиста, как стакан. Рои неохотно входили в борти шершавые, сделанные небрежно, наспех, кое-как, предпочитая другие.

 

Борть имела форму прямоугольника с некоторым расширением к основанию, приближаясь к конфигурации дерева.

 

Должея, или дель — продолговатое отверстие, — имела одинаковую высоту с бортью, ширину, как правило, 10—15 см, через которую можно было отбирать мед из любой части гнезда. За день бортник успевал сделать одну, редко — две борти.

 

В хорошем высоком дереве в местах с богатыми медоносными источниками иногда выдалбливали не одну, а две, а то и три-четыре борти. Толщина стенок самой верхней в многоярусном дереве не должна быть менее 10 см, иначе во время сильного ветра оно в этой “критической” точке может переломиться. Такие деревья с двойными и тройными бортями особенно ценились бортниками. Они стали прообразами будущих пасек. Обычно же на одном квадратном километре выдалбливали две-три борти.

 

Борти обыкновенно делали осенью. Пригодными для пчел они считались только после перезимовки. Мороз обезвоживал их. Однако готовую борть для просушки и выветривания оставляли открытой года на два. Новые сырые борти пчелы не заселяют. В них портятся мед и соты, зимой держится сырость, создаются невыносимые условия. Не очень любят пчелы и свежую древесину. Она должна потерять запах и цвет.

 

Втулку — запор для должен — делали из толстой сухой доски. Она плотно закрывала отверстие, так что дождевая вода в борть не попадала. Внизу втулки имелось два летка — один над другим: нижний шириной 10 см, высотой чуть меньше сантиметра, чтобы в него не могли проникнуть мыши, и небольшой верхний, круглый, провернутый буравчиком.

 

Уральские бортники для летка — лазка для входа и выхода пчел пробивали сбоку борти отверстие размером 7×7см, а потом, когда борть просыхала, вбивали в него клин, который образовывал два летка, каждый размером 7×1см. Леток пробивали и посередине основанием наружу. Посередине пропускали клин, который так же делил леток на два прохода.

 

Перед роением пчел новые борти приводили в порядок и оснащали. Для прочности сотов примерно в 10 см от потолка укрепляли крестовину из прутиков или трехгранных брусочков — снозы. Концы их сильно упирались в стенки. Под ними для страховки устанавливали еще одну такую же крестовину. На них для приманки на небольшом расстоянии друг от друга клали несколько кусочков сотов шириной в ладонь, ребром к должее. Их прикрепляли тонкими длинными деревянными шпильками. Внизу для под­держания молодых сотов вставляли еще две-три крестовины-жердочки.

 

По своей конструкции борть неоднозначна. Немало оригинальных решений внес в нее пытливый ум русских пчеловоде».

 

Борть — первое искусственное жилище пчел, сделанное человеком. От борти из первозданных дремучих лесов берет свое начало история улья. Борть — это пращур, предок современных ульев.

Уход за бортями.

 Для привлечения роев стены бортей натирали душистой мелиссой, медом, воском, прополисом, опрыскивали настоем цветков, лимонной цедры, окуривали вереском, подвязывали снаружи пучки пахучих трав, свежие липовые веточки. Применяли и другие, более сложные по составу приманочные вещества, секрет которых затерялся в веках. Вход в борти пропитывали даже спиртовой вытяжкой мертвых маток. Это была одна из первых попыток заставить диких пчел повиноваться человеку. И она удавалась. Вольные, свободные рои из дупел шли в борта.

 

Борти заселялись пчелами стихийно во время роения. Роев было много — лесное пчеловодство роевое. Боровые пчелы по своей природе ройливы. Семьи отпускали по два- три роя. Это гарантировало сохранение вида в суровых климатических условиях и способствовало довольно быстрому восстановлению числа семей после неблагоприятных годе», несомненно, встречавшихся на долгом пути исторического развития. Обострял роение небольшой объем бортей, который пчелы быстро осваивали. Приостанавливался рост. Кроме того, бортники сами специально старались получать побольше новых семей. Они, в частности, не трогали дупла, в которых жили пчелы, не брали из них мед и всячески оберегали их, так как они поставляли им рои, притом значительно больше, чем борти. Рои выходили раньше и были сильнее. Определялось это лучшими условиями, в которых выращивались рои — обилием меда и большим объемом естественных жилищ. Дупла выполняли роль питомников первоклассных молодых семей. Такой подход бортников- профессионалов весьма примечателен. Он открывает первую страницу в истории пчелоразведенческого дела, которому суждено занять особое место в селекции и пчеловодной практике.

 

Рои-дички самостоятельно осваивали борти, отстраивали гнезда, запасали корм. Однако и они требовали от бортника присмотра и ухода. Со временем сложилась определенная, во многом уникальная система бортевого промысла, элементы которой впоследствии, уже в других общественно-исторических условиях, получили дальнейшее развитие у восточных славян, литовцев, чувашей, мордвы, башкир, татар.

 

Ранней весной, после облета пчел (в лесу они обычно облетываются рано, как только начинает пригревать весеннее солнце, когда кругом еще лежит нетронутый снег), бортник обходил борти, чтобы узнать, как они перезимовали. Поднимался на дерево, открывал гнездо, удалял мертвых пчел и на­копившийся сор, где находились и упавшие крупинки меда. Это освобождало пчел от очистки гнезда и предупреждало нашествие падких на сладость лесных муравьев, от которых борть могла опустеть. Бортник получал представление о состоянии семьи и гнезда, запасах корма, поправлял и укреплял должею.

 

В маломедные сухие или дождливые годы, когда к весне кормовые запасы подходили к концу, заботливые бортники подкладывали сотовый мед на дно бортей, спасая своих лесных кормилиц, иначе “сгинет пчела от голода”. Они знали, как опасна для бедных пчел затяжная холодная весна, и помогали им, не считаясь с трудностями, сберегая специально на такой случай сотовый мед. Запас меда они обычно держали на два года: один — в гнезде, другой — в чулане — домашней кладовой.

Довольно беглый весенний осмотр давал бортнику возможность в какой-то степени определить будущее семей, обнаружить погибших или разоренных лесными хищниками.

 

Когда одевались березы (пчелы в это время уже приносили свежий корм с первоцветов), бортник вторично отправлялся в лес, захватив с собой берестяной кузов. А инструменты у него всегда при себе — в чехлах на кожаном поясе. Он подрезал старые или испорченные соты, что способствовало обновлению гнезда и усилению семьи, а если в борть пробиралась куница, вырезал остатки выеденного гнезда, хо­рошо очищал его, чтобы не осталось запаха зверя, от которого пчелы покидали борть и рои не селились, исправлял втулку- колодку должен, если ее пробил дятел — любитель насекомых.

 

Потом наступала пора готовить для роев новые и ранее не занятые пчелами борти, как тогда говорили, крыть борти — очищать, наващивать, придавать приманочный запах, поплотнее подгонять втулку-колодезню (рои избегают борти с щелями, через которые проходит свет). Опыт подсказывал, что готовить борти к приему роев задолго до роения нецелесообразно. Их нередко успевали занять осы или шершни. В результате борти оставались пустыми, не заселенными пчелами.

 

Летом, после цветения липы, кипрея, дягиля и других лесных медоносов-богатырей, или ближе к осени начинался “подлаз” — подрезка меда.

 

Мудрецы приписывают меду способность продлевать жизнь и отдалять старость. Среди пчеловодов и любителей меда немало долгожителей. Демокрит, умерший в возрасте 109 лет, и Анакреон, доживший до 115 лет, объясняли свое долголетие постоянным потреблением меда.

 

Посудой для меда служили берестяные короба — легкие, удобные, прочные, не пропускающие мед или липовые долбленые кадушки с плотно закрывающимися крышками — челяки. Все тогда делали из дерева своими руками. Взобравшись на вылупленную сосну или липу, бортник, защищенный от пчел лицевой сеткой из конского волоса, зажигал гнилушку и открывал борть, отгоняя пчел дымом. Если меда было много, он подрезал соты и клал их в посуду, которую поднимал с земли веревкой. Вверху, в голове борти, оставлял медовые соты высотой не менее 40 сантиметров. Если колодезня была составной, то вырезал почти по самую верхнюю короткую часть. Наполненный медовыми сотами короб или челяк, лагунок осторожно опускал на веревке вниз. Мед отбирали обычно вдвоем.

Если меда было маловато, бортник его не трогал, давал возможность пчелам еще заправиться до очередного и окончательного подлаза, который бывал поздно, с началом осенних холодов, когда готовили борти на зиму. Запоздавшие и малосильные рои не всегда бывали в состоянии накопить себе на зиму нужные запасы корма и были обречены на верную гибель. Снабдить их медом в условиях бортничества невозможно. Осенью их гнезда вырезали целиком. Мед и воск шли в доход.

 

Роебойная система, так характерная для дорамочного пчеловодства, своими истоками уходит в бортничество.

 

Подрезкой медовых сотов освежались гнезда. Бортники владели искусством обновлять гнезда, вырезали даже ежегодно по одному или два старых сота целиком, зная, что это улучшает состояние семьи: у нее накапливается больше меда и он бывает вкуснее и светлее, чем в очень темных сотах. Да и пчелы не мельчали. Повышался выход воска.

 

С борти обычно нарезали два ведра превосходного дикого лесного меда — дупленика, но если семьи не роились, получали больше, а в особо удачные годы в местах с сильными медоносами — до двух-трех пудов.

 

Мед отбирали только лишний, в котором пчелы не нуждались. Им оставляли столько, чтобы хватило на корм зимой и весной. Достаточные зимние запасы корма — важнейший принцип бортевого пчеловодства, выработанный многовековой практикой. Он лежит в основе технологии и современного пчеловодства.

 

За день бортник успевал отобрать мед не более как из 4—5 бортей. Перевозил его на лошади вьюками, подвязав к седлу тяжелые емкости, или на волокуше. Иным способом невозможно было пробраться по узким лесным тропам, известным только одним бортникам.

 

Осенью борти готовили к зиме. Если борть просторная, то на дно клали сухой мох, который удаляли весной. Он впитывал избыточную влагу. Должею тоже утепляли мхом или пучком травы, прикрывали берестой, хорошо обвязывали. Это защищало борть и от лесных обитателей — зверей и птиц. Однако чаще оставляли борти без каких-либо укрытий. После отбора меда в них больше не заглядывали. Пчелы, вдоволь обеспеченные медом, благополучно переносили самые суровые зимы и поражали бортников способностью противостоять низким температурам. А наведываться к бортям приходилось и осенью, и зимой, по снегу, на лыжах.

 

В тогдашних лесах водилось много зверей, особенно медведей и куниц, которые разоряли борти. Осенью, когда увядали сочные лесные травы, которыми питались косолапые мохначи, они становились неудержимыми в стремлении полакомиться медом, отыскивали борти даже по направлению полета насекомых и без труда разрушали их. Медведь поедал не только мед, но и сытную пергу, богатых белком личинок и куколок. Он и муравейники разорял, чтобы полакомиться муравьиными яйцами. Его привлекали восковые соты и прополис. Терпеливо и стойко выносил он ужаления разъяренных лесных насекомых, отмахиваясь от них лапами, а когда уж от боли совсем становилось не в мочь, спешно спускался, катался по земле или с ревом убегал от преследовавших его пчел к ближайшему ручью и бросался в воду.

 

выламывание медовых сотов из борти

Пчеловоды-бортники принимали самые разные, порой хитроумные способы защиты бортей. Под должеёй они подвешивали на прочной веревке деревянный полутораметровый брус с заостренными краями, бревно-самобитку или чурбан, которые мешали зверю добраться до борти. Стараясь оттолкнуть бревно, медведь получал ответный удар, и чем дальше его отбрасывал, тем сильнее оно ударяло зверя. Иногда чурбан снабжали острыми гвоздями. Медведь оставлял борть.

 

Чтобы медведь не залез на дерево, ствол на значительную высоту обертывали гладким лубом, скользкими дубовыми досками или подальше от земли обвязывали небольшими деревцами вершинами вниз с заостренными стволами и ветвями. Медведь встречал на пути непреодолимую преграду и уходил.

 

Возле бортевых деревьев устраивали различные отпугивающие самострелы, петли, шалаши, вбивали в стволы острые предметы.

 

Очень была опасна для бортевых пчел куница, особенно зимой. Она пожирала мед, соты и пчел. В гнездо проникала через должею. Тонкое, гибкое тело куницы проходило и через расширенный ею леток. Даже если она не смогла проделать необходимое для нее отверстие, сильно беспокоила и возбуждала семью, и она теряла много пчел, погибавших на морозе. Иногда куница, расправившись с пчелами, оставалась жить в борти и в нее, пропитанную стойким запахом зверя, долго потом не поселялись пчелы.

 

Защита от куниц — дополнительное укрытие и укрепление должеи, зарешечивание ее железной сеткой.

 

От дятлов, которые продалбливали борти со стороны должеи или у летков, и других опасных для пчел насекомоядных птиц развешивали отпугивающие красные ленточки или чучела птиц-хищников.

Бортные знамена.

 

Борти принадлежали бортнику и считались его частной, неприкосновенной собственностью. Труд, затраченный на изготовление борти, давал право владельцу по собственному усмотрению пользоваться продуктами пчел из принадлежащей ему борти. Родился обычай ставить на бортное дерево особый знак — клеймо, который обозначал принадлежность дерева и борти определенному лицу. Дерево с бортью метилось. Метка-знамя наносилась и на дупло тем, кто его обнаруживал первым. Потом оно переделывалось в борть или по усмотрению бортника оставалось нетронутым, и поставляло рои. Этот обычай существовал многие столетия, вплоть до возникновения пасечных форм хозяйства, и соблюдался свято.

 

Иногда дуплистое дерево с пчелами или часть горы, где жили пчелы, огораживали, что указывало на то, что эти огороженные участки переходили в чью-то полную собственность, и уже никто не имел права ими воспользоваться.

 Знамя наносилось на дерево, как правило, на уровне груди бортника топориком, ножом, долотом или другими режущими инструментами. По внешнему виду это комбинации прямых, ломаных или реже кривых линий в самых разных сочетаниях, чтобы эти фигуры выделялись своеобразием начертания и легче удерживались в памяти. В них обычно наблюдалась довольно строгая симметричность составных частей.

 Знамя как знак собственности имеет очень древнее, самобытное и чисто народное происхождение. Знаменовать — значит рисовать, чертить. Знаки на бортное дерево накладывали не только русские, но и украинцы, белорусы, поляки, сербы, татары, башкиры, мордва. Своим возникновением знамена обязаны родовому быту наших предков. Роды и племена имели свои особые знаки — эмблемы, которые служили им символами, своеобразными печатями. Ими они обозначали свои владения, границы лесных участков, земельных и охотничьих угодий, которыми пользовались.

 Разнообразны межевые и рубежные знаки. Знамена “грань” или “рубеж”, которые обозначались крестом или прямой горизонтальной линией и наносились зарубками на дерево, как полагают ученые, древнейшие. Они впоследствии широко использовались и бортниками, которые уже обогащали их различными дополнениями и воспроизводили в различных вариациях. Впоследствии круг названий и на­чертаний знамен пополнялся и расширялся за счет графического изображения живых и неодушевленных предметов окружающего мира.

 Знамена схематически изображали предметы быта, труда, животных, явлений природы, отражали жизнь нашего народа на ранней ступени исторического развития. Вот некоторые из них: вилы, гребень, грабли, ворота, посох, топор, молоток, серп, удочка, дуга, коса, кочерга, лопата, лестница, полоз, багор. Немало изображений диких и домашних животных, растений: олень, рыба, нога глухаря, куриная нога, клюв, белка, конь, заячьи уши, тетеревиный хвост, ель.

 Встречаются знамена на военную тему: лук, стрела, шеломец, сабля, тетива и другое древнее оружие. Это тоже отражало тогдашнюю действительность с набегами кочевников на Русскую землю, защитой отечества.

 Есть графические изображения, относящиеся к человеку: брюки, голова, борода, ладони, ножки, ребра, локотки.

 В разных местах Древней Руси в бортных знаменах наблюдается довольно близкое схематическое начертание одинаковых предметов.

 

Знамена сохранялись в роду и передавались по наследству из поколения в поколение. Но они претерпевали и некоторые изменения. Если братья-бортники вели самостоятельное, независимое друг от друга хозяйство, то старший наследовал от отца семейное знамя, а младшие добавляли к нему новые небольшие, но характерные насечки, отличающие это знамя от фамильного.

 

Бортник обычно имел одно знамя, которое он наносил на все свои бортные деревья, но встречались и такие, которые владели несколькими знаменами. Их борти находились в разных лесах.

 

Знамена на княжеских и государевых бортях отличались от крестьянских торжественностью и выразительностью. Они имели такие названия: престол, крест на престоле с венцом, царская корона. Корона специально отливалась из меди и бронзы, а не вырубалась на коре и прочно прикреплялась к дереву. Эта знамена служили символом княжеской и государственной власти. Простые бортники не могли воспользоваться этими изображениями бортных знамен.

 

На лесном участке обычно бывали перемешаны борти нескольких владельцев. Каждый хорошо знал свои и никогда не посягал на собственность других. Знак собственности ограждал борть от разорения и присвоения другими, считался неприкосновенным. Только в том случае, когда борти продавались или на что-то обменивались, новый хозяин имел право борть раззнаменовать, то есть стесать старое знамя и насечь свое. Вековые борти иногда хранили на стволе слепы различных знамен.

 

Бортные знамена — ценные исторические памятники. Они говорят о тонком знании природы бортниками, их незаурядном профессиональном мастерстве, являются реликвиями быта и культуры глубокой народной старины, открывают пласты нашей национальной действительности. В них, как и в уникальных предметах древних веков, материализована история русского народа.

 

Бортники могли рассказать “биографию” каждой своей борти, называли их по именам, выделяли самые садкие, в которые охотно селились рои, и медистые, которые давали меда больше других в течение целого столетия. Зависело это и от места расположения бортного дерева в лесу — оно выделялось, привлекало пчел-разведчиц при отыскании жилища, — и от объема борти, чистоты выделки, направления летков и, конечно, профессионального мастерства самого бортника.

 

Свои наблюдения бортники передавали детям, внукам и правнукам, которые вносили свое и совершенствовали бортническое искусство. Переходило оно из рода в род, из века в век. Искусство это, кстати сказать, далеко не простое. Надо уметь быстро влезть на дерево, выдолбить борть и настроить ее, находясь на высоте в неудобном и небезопасно подвешенном состоянии. Вошло в пословицу изречение: “Кто утонул? — Рыбак. Кто разбился? — Бортник”. Эта профессия требовала значительной физической силы, терпения, сноровки и ловкости. В старину бортников называли древолазцами, а самых ловких — белками. Эти удальцы за минуту могли взобраться по гладкому высокому дереву чуть не до вершины даже без всяких бортнических приспособлений. Их считали очень храбрыми и умелыми людьми.

 

Бортнику нужны смелость, находчивость, а нередко и бесстрашие. Лесная глухомань таила опасности, требовала постоянной осторожности, внимания, острого глаза и слуха. Приходилось сходиться один на один с медведем, встречаться с коварной рысью. Он хорошо знал жизнь леса, и поведение хищных зверей (зимой бортник обычно становился охотником), время цветения медоносов, влияние их на рост и развитие семей пчел. Бортники — тонкие наблюдатели и знатоки природы, ее ценители и защитники. Они и сами своей непосредственностью и нравственной чистотой были частицей этой девственной природы, ее сынами. Их растил лес.

 

Эти люди обладали подлинными нравственными ценностями: мужеством, волей, самодисциплиной, добротой, надежностью характера, готовые прийти на помощь другому и поделиться с ним последним куском хлеба. Качества эти выкованы борьбой за жизнь в суровых лесных условиях, этого требовал неумолимый закон леса.

 

Роение — инстинктивный акт воспроизведения себе подобных, естественное размножение пчелиных семей. Природа не могла создать более совершенного способа. Семью, которая не роилась, с полным основанием можно назвать бездетной.

 

Опытный бортник знал, где и на какой высоте удобнее выделать борть, мог спокойно и стойко вынести ужаления лютых, неукротимых лесных пчел, не морил их голодом. Как великую драгоценность, берег каждую пчелу, знал, какую пользу приносит она. Древние пчеловоды-россияне любили своих пчел безмерно. По сообщению очевидцев, у бортников трудолюбивых, искусных и притом добродушных редко встречались пустые борти. Они всегда были полны пчелами и медом. Таких бортников было множество на Руси во все времена.

 

Удачу знающих и толковых бортников, которые имели добытые опытом обширные сведения о свойствах лесных пчел и лесном пчеловодстве, нередко приписывали колдовству. Немало они сделали открытий в жизни и поведении медоносных пчел, внесли тонкости в технологию ухода. Наблюдательные бортники, в частности, заметили, что рои в зависимости от предстоящей погоды несут с собой неодина­ковое количество меда, по внешним признакам, поведению пчел у летка безошибочно определяли, что происходило в борти, не заглядывая в нее.

 

В недрах нерасчленяемого пчелиного гнезда, заполненного пчелами, проницательным и находчивым бортникам удалось установить, что пчелы умеют вывести матку из яйца или червячка, если они находятся в пчелиных ячейках. Уже в XV веке им был известен способ спасения осиротевших бортей, которым они давали сот с расплодом из других бортей. Одно это чрезвычайно полезное открытие ставило бортничество на высокую ступень искусства и процветания.

 

Бортники, будучи людьми простыми, откровенными и доброжелательными, не таили, а сообщали друг другу новости, свои наблюдения и изобретения. “Из предпринятых мною разысканий, — признавался Н.М.Витвицкий, — оказалось и то, что ни в одном из старинных государств не сделано столько важных открытий и изобретений в пчелином хозяйстве, сколько их сделано в славянских землях. Жаль и очень жаль, что многие из них хранятся в одних народных преданиях…”

 

Бортные ухожья.

 

С появлением права частной собственности на борти намечаются границы разделения одних владений от других, так называемые бортные ухожья. Распространены они были почти по всей русской земле, изобиловавшей лесами, перелесками и некошеными травами—в Воронежском, Псковском и Новгородском краях, на Ладоге, в Муромской и Рязанской землях, в Смоленском и Полоцком княжествах, в Поволжье и Подолии.

 

Ухожье — это участок леса с бортными деревьями. Ухожья занимали значительные площади, тянулись на десятки километров, отделялись друг от друга особыми условными знаками — гранями, которые наносились на межевые деревья — дубы или сосны, выделявшиеся среди других деревьев. В Полесье леса в отношении к пчеловодству делились на так называемые острова — участки между бортниками.

 

Границы могли проходить по ручью или речке, лощине, лесной охотничьей тропе или проезжей дороге. Вот как в писцовой книге описано место расположения ухожья, занятого двумя бортниками: “На реке на Пеле и вверх по Пеле в урочище Прилепы и по Биринскую волость и по речке Упеда по Смердице, и по речке по Судже и на проходах”.

 

В ухожьях насыщенность бортями была неодинаковой. На площади в диаметре до 20 километров могло находиться до ста заселенных бортей. Согласно писцовым книгам поземельной переписи на каждое дельное дерево с пчелами приходилось в среднем семь свободных, подготовленных для за­селения роями. Кроме того, были дупленицы-самосадки, то есть дупла с пчелами, на которых тоже ставилось знамя. Их называли и слепетнями, если в них не делали должеи, и они служили только для размножения пчел, а не для меда.

 

У большинства пчеловодов было по 50—80 бортей. Некоторые бортники владели сотнями — 200—500, а бортники- промышленники в своих “бортных заводах” насчитывали тысячи бортей. Такие крупные владельцы встречались, в частности, по берегам Днепра и Волга и их притокам, где леса изобиловали кленами, липой и медоносными кустарниками, а заливные луга — бобовыми и другими первоклассными травянистыми медоносами.

 

Бортные ухожья занимали большие пространства еще и потому, что в древности к ним примыкали бобровые гоны, рыбная ловля, перевесища и другие угодья, принадлежащие бортникам. Одним бортным ухожьем могли пользоваться несколько человек.

 

Бортное ухожье — довольно сложное хозяйство. Оно включало борти, в которых жили пчелы, и борти без пчел, деревья-холостцы, пригодные для бортей, но еще не выделанные бортниками. Таких могучих толстых деревьев было в то время “несчетно”, но они держались на примете и в любое время могли стать “дельными”.

 

По мере феодализации земли и перехода ее в частную собственность имущих верхов общества с присвоением лучших бортных лесов вождями племен и знатью бортничество как отрасль народного хозяйства приобретало новые формы. Трудовое личное право на борть заменялось феодальным правом на землю и ее богатства. Лучшие бортные ухожья со всеми бортями и пчелами становились собственностью феодалов. Пользование бортями в феодальных и казенных лесах делалось возможным только за определенную плату.

 

Пчеловодство с давних пор считалось самым экономически выгодным занятием, поэтому во многих местах Руси оно сделалось чисто специальным промыслом не только у простых людей, но и у знатных — великих и именитых князей, родовитых бояр, высших духовных лиц.

 

Князья в бортных ухожьях держали своих бортников, которые вели княжеское пчеловодство. Кроме того, у них были бортники и оброчные. Бортные земли князья отдавали в оброк желающим, которые се­лились в лесу на княжеской земле и платили определенное количество меда и воска. Выплачивался оброк натурой.

 

Существовали даже целые бортнические поселения, жители которых исключительно промышляли медом.

 

Трудовая деятельность русского народа в далеком прошлом обычно включала разные промыслы — ловлю птиц и рыбы, охоту на пушных зверей и добычу меда, земледелие, но в одной местности в зависимости от природных условий сподручнее оказывалось вести одно дело, в другом — другое. Поэтому села считались сокольничими, рыболовными, пашенными, а там, где лес был полон пчел, щедрых на мед, — бортничьими. Это была уже довольно направленная профессиональная специализация целых поселений на самых ранних ступенях развития пчеловодства.

 

По природе своей пчеловодство не может быть убыточным. Согласно довольно основательным расче­там П.И. Прокоповича, в листах с обильными медоносными растениями в хороший год труды окупаются сто­крат, а в годы обычные — десятикратно, конечно, при умении и знании дела. Никакая другая отрасль хозяйства не способна на такую отдачу.

 

Бортнические поселения имеют многовековую историю. Не все деревни и села могут похвастаться таким почтенным возрастом. Они — драгоценные реликвии далекого прошлого, живые свидетели многих событий в истории русского народа. Ведь бортничество — древнейшая профессия на Земле.

 

Бортников издревле считали первопроходцами новых земель. По мнению некоторых историков, бортники были первыми колонизаторами “диких лесов и полей” южных окраин Московского государства, богатых бортническими лесами. Эти земли заселялись “литовскими людьми”, черкасами-бортниками и отдавались на оброк. Бортный промысел был главным занятием переселенцев. Есть сведения, указы­вающие на то, что бортники первыми заселяли Харьковщину и Белгород чину. Они уходили в глубь девственных лесов, отыскивали богатые пчелами места и осваивали их. Так возникали деревни-бортничи, терявшиеся в дремучих лесах, так шло становление пчеловодного промысла, формирование всего жизненного социально-исторического опыта народа.

 

Поселения бортников до сих пор сохранили емкие, как летопись, названия, которые они получили по профессиональному занятию их жителей, — Бортники, Бортное, Бортничи, Троебортное, Добрые Пчелы, Добрый Сот, Дуплятка. А сколько на Руси фамилий Бортниковых, Пчелкиных, Воскобойниковых, Медковых, Медовых, Сотиных, родословная которых уходит в глубокую древность!

 

Даже городам нарекали имена от обилия в них пчел, меда, медоносных растений — Медынь, стоящий на реке Медынь, Мценск (“мцела” по-вятически — “пчела”), Мелитополь Смели” по-гречески — “мед”, “тополь” — “город”), Липецк (от слова “липец” — мед с липы, которой был богат этот край). Названия некоторых рек Волжского бассейна тоже имеют “медовое” происхождение — Пуре, Пурех, Пурешка. Так в далеком прошлом населявшее этот край племя меря, занимавшееся охотой и бортничеством, называло лепсий напиток — медо-перговую брагу. Вода в этих реках, протекавших в болотистых торфяных местах, имела коричневый цвет, напоминавший пуре — широко распрост­раненный в древности хмельной медовый напиток, который ныне называют медовухой.

 

Племя мещера, жившее на территории современной Мещерской низменности, расположенной между реками Клязьмой на севере и Окой на юге, получило свое название по роду основного занятия населения. Слово “мещера” в переводе с мордовского — “пчеловод”. Многие Мещеряковы и Мещерские берут свою родословную из этих лесных медовых мест. И теперь еще в деревнях, где не вывелись про­мыслы, по-прежнему водят пчел, делают бочки под мед, ульи.

 

На Кавказе до сих пор сохранилось горское племя — бжедухи, что в переводе на русский означает “пчеловоды”, а Мегринский район в Армении — “медовый” (“мед” по-армянски — “метр”). У кавказских горцев пчеловодство известно и развито с незапамятных доисторических времен. Кстати, на Вологодчине есть город Мегра, расположенный на реке под тем же названием. Возможно, в далекой до­истории армяне-бортники осваивали этот богатый медом северный лесной край.

 

Главным занятием башкир в далеком прошлом было пчеловодство. Этому способствовали очень богатые кленами и липой леса от реки Белой вплоть до Уральских гор. Как полагают исследователи, это послужило основой для названия целого народа, населявшего этот благодатный край. Слово “башкир” в переводе — “главный пчеловод”.

 

Из княжеских бортных поселений создавались бортные станы. В государевых грамотах, в частности, не раз упоминается Васильцев стан, в который входило много бортнических лесных поселков, люди которых разделяли одинаковые взгляды и убеждения. Село Радонежское под Москвой и все принадлежащие ему деревни были населены бортниками.

 

На Руси бортники составляли многочисленное сословие, особые цеха — товарищества, братства. Это, пожалуй, первые в истории профессиональные союзы пчеловодов. Задача их — “умножение достояния бортного”, совершенствование профессионального мастерства. В истории пчеловодства им суждено стать могучими ускорителями прогресса. Сначала объединялись бортники по родственной линии — отец с женатыми и отделенными сыновьями или братья, потом по профессиональному признаку кооперировались семьи потомственных бортников.

 

Бортнические цеха имели старост, которые следили за соблюдением законов, защищали права и интересы бортников и наказывали виновных. Бортные цеха имели устав и свое особое знамя. Согласно уставу бортники считались вольными людьми, как охотники, рыболовы, мастеровые. Они могли переходить в другие места, вольны были жить там, где хотели. Оброчные бортники — люди не купленные и подневольные, а свободные. Они пользовались княжеским лесом для своих профессиональных нужд, в частности выдалбливали борти, ловили рыбу, косили сено. Платили оброк натурой. Облагались не отдельные борти, а целый участок леса — ухожье или бор, состоящий обычно из 60 бортей.

 

О том, что бортники составляли вольное сословие, подтверждают исторические факты. В 1380 году, оставив свои лесные владения, они сражались с татарами на Куликовом Поле, а в 1606 году корпус бортников вместе с войсками самозванца осаждал Нижний Новгород.

 

Из бортных ухожий московских князей особенно славилась “Добрятинская борть”, поставлявшая много меда и воска. Переходила она по наследству из рода в род.

 

Бортные леса составляли одно из важнейших и богатых княжеских владений, доставлявших им большие доходы. В своих завещаниях детям они перечисляли с точностью местности, в которых находились бортные ухожья. Великий князь Московский Дмитрий Донской завещал своим наследникам Замошскую слободу, Рузу, У гож, Дмитровскую слободу, села с бортниками и оброчниками. В духовной грамоте князя Семена Ивановича сказано: “Чим мя благословил отец мой, князь великий, — Коломна с волостьми и с селы и 3 бортью, Мажайск с волостьми и с селы и 3 бортью — а то княгине”.

 

В духовном завещании Ивана Калиты записано: “А оброком медовым городским Васельцева веданья поделятся сыновье мои”.

 

Бортные ухожья царя Алексея Михайловича находились в нескольких местах Русской земли. Только в Нижегородском уезде ему принадлежало пять бортных ухожий в длину на 30 и поперек на 18 верст. Здесь находилось более трех тысяч бортей с пчелами и без пчел. В одной из государевых грамот нижегородскому воеводе предписано “порадеть всяких охочих людей, чтобы в дельных деревьях завели пчелы и вновь дельного деревья прибавливать, и мед бы сбирать на государя”.

 

Свои бортные леса имело и духовенство — епископы, монастыри, церкви по всей Руси. Казанский архиерейский дом, в частности, владел самыми богатыми бортными ухожьями близ Казани. Бортный лес его шириной 20 верст тянулся на 40 верст.

 

Монастырские бортные ухожья освобождались от медовых даней. Доходы медом от аренды шли в пользу духовенства. Великие князья жаловали монастырям бортнические села в безвозмездное пользование. Как повествуют летописи, смоленский князь Ростислав Мстиславович дал епископу село Ясенское с бортниками, а Олег и Юрий Рязанские пожертвовали монастырям село Ареставское, Солотчу и Савицкий остров, девять земель бортных с бортниками. Монастыри вели промысел бортнический искусно и в больших размерах, получали от него значительные доходы медом и воском.

 

Большое количество бортных лесов принадлежало казне. Казенные ухожья сдавались в оброк обычно с торгов — с “наддачи”, кто пожелает и заплатит дороже. Однако предпочтение отдавали хорошо знающим бортное дело трудолюбивым крестьянам, а не боярским детям, “чтобы оттого ухожья не запустели”. К тому же требовалось поручительство местных бортнихов. Бортное ухожье, таким образом, попадало в надежные руки.

 

Обычно, оброк составлял десятую долю собранного меда, так называемую десятину. В некоторых местах он был очень высокий и доходил до “половины меда”.

 

Почти во всех договорных грамотах, актах по разделу, оброчных и воеводских книгах, духовных записях и завещаниях князей упоминается о бортных ухожьях и оброчном меде. Эти документы убеждают, что бортные леса составляли одну из очень важных статей дохода крупных частных владельцев. В одном только Путивльском уезде, где находилось более 200 ухожий, оброк ежегодно составлял более 2000 пудов меда.

 

Лес, в котором не было бортей, исстари не имел никакой цены.

Законы о защите бортей.

 

Без сомнения, борть стала поводом к изданию закона об охране лесного пчеловодства.

 

Бортевое дерево — это не простое дерево, а капитал для потомства и отечества, поэтому необходима была его юридическая защита. Сохранить борти в глуши лесов, где они открыты и доступны всем и каждому, невозможно. Принятые законы основывались несомненно на проектах и предложениях самих бортников, поэтому во всех своих статьях отвечали жизненным потребностям. По этим старинным законам можно в какой-то степени получить представление о технической и практической стороне тогдашнего пчеловодства.

 

По мере распространения и развития бортничества еще задолго до принятия юридически оформленных законов в народе существовал обычай, по которому никто не имел права трогать тот предмет, на котором стоял знак собственности. Знак-клеймо ставили не только на бортное дерево, но и на драгоценные изделия, утварь, животных. Этот обычай строго соблюдался всеми. Всякое, даже малое нарушение наказывалось. Самым большим преступлением считалась кража меда из бортей. Борть для всех была святым делом. Только один медведь волен был ее трогать.

 

Кличка “пчелодер” была самой позорной и клеймила человека на всю жизнь.

 

Вор, укравший мед из борти, судом народа, судом стариков, приговаривался к возмещению убытков, телесному наказанию кнутом или хворостинами. Даже воинскими уставами предусматривалось строгое наказание солдат за хищение меда из бортей, как в мирное, так и в военное время.

 

Бортники, надо сказать, всегда находились под особым покровительством правительства и государственных законов. Оно было благосклонно к их мастерству, способствовало охране, улучшению и процветанию бортничества — важнейшего источника богатства Руси.

 

Старые законы об охране бортей и лесного пчеловодства носят печать справедливости и совершенства. Они защищали права и интересы бортников, охраняли медоносных пчел и как все природоохранительные законы находились в строгом соответствии с живой природой.

 

Первым русским законодательным документом, в котором несколько статей посвящено бортничеству, была “Русская Правда” (1016) князя Ярослава Мудрого. В этом своде законов Древней Руси право частной собственности на борть и бортное ухожье, как “полюдные”, принадлежащие народу, так и княжеские, гарантировалось и ограждалось законом. Право на бортное ухожье было равно праву на землю, что указывало на высокую организованность промысла и важность производства меда и воска.

 

В “Русской Правде” четко определены правовые нормы и ответственность за преступления. Указано, что тот, кто чужую борть раззнаменует, то есть стешит на бортном дереве знамя и нанесет свое, тот должен заплатить штраф 12 гривен серебром. Такое же наказание предусмотрено и за уничтожение межи между бортными ухожьями, за срубленный гранный дуб или вырытый межевой полевой столб. Этот штраф, надо сказать, был самым высоким после штрафа за убийство.

 

За ссеченную борть назначена пеня в 3 гривны, да еще за дерево полгривны. За мед, взятый из княжеской борти, штраф определен в 3 гривны, а из крестьянской — 2 гривны.

 

О том, что эти штрафы были очень большими, говорят другие статьи “Русской Правды”. Кобыла в то время стоила 3 гривны, корова — 2 гривны, свинья — полгривны.

 

Из этого юридического документа узнаем и существовавшие в Древней Руси цены на борть и пчел. Бортное дерево с пчелами оценивалось в полгривны, а без пчел — 5 кун, рой пчел — в пол гривны. Цены эти весьма значительные, хотя пчел в лесу было превеликое множество. Ценились они очень высоко не только за находящийся у них мед, но и за пользу, которую они приносили лесу.

 

Бортник, который после аренды возвращал бортевое ухожье владельцу или передавал другому бортнику, обязан был не вредить возвращаемому имуществу. Передавался и весь приплод семей, который был сделан за время пользования бортями.

 

“Русская Правда” имела огромное значение в охране и развитии бортничества и легла в основу последующих юридических законов, касающихся пчеловодства, — судебников, грамот, статусов, уложений.

 

Судебником XVI -века предусмотрен весьма крупный штраф — 2 рубля за порчу бортного дерева и добавлено: “Бортному дереву ни которые порухи ни учинить”.

 

В Литовском Статуте указано, что на того, кто, обрабатывая поле, подрубит или подпашет бортное дерево, отчего оно может засохнуть, накладывается большой штраф. Это же относится и к порче бортного дерева при распашке леса. Вор, укравший пчел и мед из борти и пойманный с поличным, наказывался смертью. Идя в лес, бортник имел право брать с собой только бортные инструменты.

 

Довольно строгие законы за поломку бортного дерева или разорение борти были введены и у других прибалтийских народов. Они, кроме денежных штрафов, предусматривали наказание розгами и даже выжигание позорного клейма на щеке.

 

В 1649 году был обнародован свод законов царя Алексея Михайловича из династии Романовых “Уложение, по которому суд и расправа во всяких делах в Российском государстве производится”, давшее более определенные и обновленные законы относительно бортевого пчеловодства и его ох­раны.

 

Вырубались леса, расширялись площади пашни. Борти нуждались в особой защите государства.

 

Согласно “Уложению” за умышленную подрубку бортевого дерева с пчелами и выемку из него меда накладывался штраф 6 рублей, а за уничтожение или порчу борти с пчелами — 3 рубля и наказание кнутом. За умышленную порчу борти без пчел или за кражу бортевой семьи без повреждения борти — полтора рубля.

 

В “Уложении” говорилось о пользовании бортевыми ухожьями в чужом лесу. Если владелец леса захотел его срубить или расчистить, закон запрещал ему портить чужие бортные деревья. Это относилось и к деревьям, которые находились на чужом поле или на пашне. Категорически запрещалось отводить оброчные бортные ухожья для поместий.

 

Дупла с пчелами ценились выше, чем борти. Пеня за бортевое дерево определена в 3 рубля, а за дуплистое дерево — в 6 рублей, потому что в дуплах бывает больше меда, скопленного пчелами за несколько лет, и сотов. К тому же в дуплах сохранялась естественная среда обитания пчел. Они способствовали сохранению, размножению и расселению пчел в лесах.

 

Пчеловодство согласно “Уложению” нашло дальнейшее ограждение и защиту, получило новую мощную государственную поддержку в изменившихся исторических условиях. Надо было сохранить его экономическое значение для страны.

 

При строительстве городов, государевых дворе» и “на всякое государево дело” разрешалось рубить лес и в бортных ухожьях “опричь бортных деревьев и холостцов, которые впредь в бортне пригодятся”.

 

Почти у всех народов были законы, старого охраняющие борти от воровства и разорения. Большинство их жестоко, вплоть до смертной казни карали преступников.

 

Как повествуют исторические источники, на Русской земле с безграничностью ее девственных, дремучих лесов пчел было превеликое множество, и Русь была несметно богата медом. Бортные промысловые леса находились почти повсюду. Огромные площади занимали луга. Изобиловали медом горы с альпийской медоносной флорой. Пчеловодство было развито в обширных размерах.

 

Обилие диких пчел на Руси отмечают древние летописцы и иностранные путешественники. Арабы в стране славян, по их словам, — стране лесистой и ровной — особо выделяли занятие лесных жителей пчеловодством. Бортничество действительно занимало очень важное, если не первое место в хозяйстве восточных славян и составляло одну из ведущих отраслей промышленности, преумножающей богатства.

 

О существовании множества пчелиных роев на территории нашей страны, на землях за Дунаем, прилегающих к Черному морю, упоминает древнегреческий историк Геродот еще в V веке до нашей эры. Он сообщал, что левобережье Днепра занимал большой лес. По данным палеографии, по долинам рек Черноморского бассейна леса росли в основном широколиственные, очень богатые в медоносном отношении. В доисторическое время они спускались до Черного моря.

 

Юго-западная часть Русской земли в древности называлась медообильной. Проходил по ней горный кряж, покрытый сосновым бором, в котором водилось много пчел. Известен он под названием Медоборских гор. В древней Подолии, как сообщает летопись, — целые тучи пчел. Часто, не имея возможности гнездиться в лесу, они строили гнезда в пещерах и прибрежных скалах.

 

Наш русский летописец Нестор, живший в начале XI века, сообщает, что Русь в старину славилась изобилием меда и воска, о сбыте которого за границу заботились русские князья, и что наши предки лучше умели обращаться с пчелами, нежели просвещенные их соседи-греки.

 

Один из путешественников XII века заметил: “Страна за Доном превосходна: покрыта лесами и реками. К северу простираются леса, в которых обитают два народа… В изобилии у них, мед, воск, меха и соколы”.

 

Европеец А.Кампензе в путевых заметках о России (1523) писал: “Московия очень богата медом, который пчелы кладут на деревьях без всякого присмотра. Нередко в лесах попадаются целые рои сих полезных насекомых… Зная это обилие меду и лесов, неудивительно, что все то количество воска, которое употребляется в Европе, привозится к нам через Ливонию из Московских владений”.

 

Иностранец П.Иовий, посетивший Русь в первой половине XVI века, сообщал о неслыханном медообилии: “Самое важное произведение Московской земли есть воск и мед. Вся страна изобилует весьма плодовитыми пчелами, которые кладут отличный мед… По лесам и густым рощам можно неоднократно видеть превосходные рои, висящие на ветках. В дуплах нередко находят множество больших сотов старого меду, покинутого пчелами, и так как поселяне не успевают осмотреть каждого дерева, то весьма часто встречаются древесные пни чрезвычайной толщины, наполненные превеликими озерами меда”.

 

По данным выдающегося русского пчеловода XIX века, большого знатока старины и бортничества Н.М.Витвицкого, в прошлом на Руси было около 50 миллионов пчелиных семей. Такого количества не имела ни одна страна мира. По его изысканиям, наши деды получали ежегодно по 50 миллионов пудов меда. Только от продажи воска они выручали до 100 миллионов рублей серебром.

 

Лесное пчеловодство почти не страдало от разорения во время войн, опустошительных набегов и татарского нашествия. Неприятельские солдаты были бессильны воспользоваться медом в бортях, даже если они их и обнаруживали.

 

Славилась медом, воском и бортными ухожьями Смоленская земля. Как свидетельствуют историки, бортный промысел давал кривичам — древнейшему славянскому племени, населявшему этот лесной край, дохода больше, чем охота на пушного зверя. Смоленские леса изобиловали медоносными деревьями, кустарниками и травами, особенно липой, кленами, малиной и кипреем, который разрастался после частых лесных пожаров на гарях.

 

По словам писателя Ржочинского, в начале XVIII века крестьяне имели по 200, 300, 400 и 500 собственных бортей с пчелами, как в частных лесах, так и в казенных. Бортевое пчеловодство процветало в это время еще в Киевском Полесье и Лебединском лесу. Бортники ежегодно платили вла­дельцу этого леса оброк по 200 бочек меду с сотами. Тогдашняя бочка с медом весила обычно 12 пудов. В европейской России находилось в то время, по крайней мере, 1000 помещичьих лесных дач, подобных Лебединской. Бортевое пчеловодство продолжало давать многомиллионные доходы.

 

Для пчеловодства, писал П.И.Рынков — член-корреспондент Российской Академии наук, “едва ли сыщется где такое множество способных мест, как в России к немалому приращению всенародной пользы и потребности”. В Европе нет ни одного травянистого и древесного медоносного растения, какое бы не могло у нас расти. А по площадям медоносов не могла сравниться с нами ни одна страна в мире.

 

Мёд своей необыкновенной сладостью и приятностью сразу поразил и навсегда пленил человека. Одну ложку съешь – другая сама в рот просится. С мёдом, говорят, мужик даже лапоть проглотил. С мёдом и беду съешь.

 

Бортевое пчеловодство известно на Руси с незапамятных доисторических времен. Задолго до образования Киевского государства славянские племена заложили его основы. Но расцвета оно достигло в IX —X веках, поднявшись на высокую ступень своего развития, приобрело мировую известность и превратилось в весьма важную самостоятельную, специфическую отрасль национальной экономики, принадлежало к крупным сельским промыслам страны. Период цветущего состояния бортничества длился более 800 лет, вплоть до начала XVIII столетия.

 

По словам Витвицкого, этому сильно содействовал и национальный характер русского народа, так сказать “врожденная склонность славян к медоносным пчелам”.

 

Мед и воск в торговле Руси.

 

В экономике Древней Руси, особенно когда в недрах первобытнообщинного строя начали формироваться феодальные отношения, усилилось значение международной торговли. Благодаря этому возросла роль пчеловодства как источника очень ценных экспортных товаров — меда и воска. В русском экспорте мед и воск занимали такое же место, как чай в Индии и кофе в Бразилии. Пчеловодство постепенно превращалось в мощный фактор экономического и культурного прогресса древнерусского государства.

 

Однако археологические данные говорят о том, что на территории нашей страны, особенно в Поднепровье, Волжском водном бассейне и Поильменье, издавна шел оживленный торговый обмен. Уже в V — IV веках до нашей эры устанавливаются торговые связи с греческими причерноморскими селениями, в начале нашей эры — с римлянами. С VII века восточные славяне завязывают энергичные деловые и коммерческие связи с арабами, в IX веке — с Византией и странами Западной Европы. Россия всегда была выгодным партнером на европейском рынке.

 

Торговля с восточными народами шла главным образом по Волге — главной водной дороге России и ее притокам — Каме и Оке, с хазарами и Крымом — по Дону, с греками — по Днепру. С IX века особенно важным для славян стал знаменитый водный путь “из варяг в греки” — из Балтийского моря по Неве, Ладожскому озеру, Волхову, озеру Ильмень, волоком к Днепру и по нему в Черное море к Константинополю. По этому великому водному пути возникали города, когорте, в свою очередь, становились крупными центрами внутренней торговли и перевалочными пунктами в торговле международной. И с кем бы ни велась торговля, главными традиционными, заветными товарами, поставлявшимися славянами, были мех, мед и воск. Они имели большой спрос на международном рынке.

 

Торговля с Арабским Востоком, странами Средиземноморья и Западной Европы, которая приняла небывалые прежде масштабы в Киевском государстве, говорит о высоком уровне развития пчеловодства и накоплении значительных излишков его продуктов. Кстати, славянские племена искони славились изобилием меда и воска.

 

В эпоху Киевской Руси пчеловодство становится мощным рычагом русской национальной экономики. Для укрепления могущества Киевского государства был необходим приток драгоценных металлов — золота и серебра из-за границы. Роль валюты в международной торговле как раз и играли пушнина, мед и воск.

 

Русские купцы возили мед и воск в прикаспийские города, Багдад и Александрию, а восточные со своими товарами проникали в глубь нашей страны, вплоть до Балтии. Мед и воск обменивали на золотые и серебряные предметы, драгоценные камни, дорогие ткани, оружие и другие редкие восточные товары, которые по мере укрепления феодализма пользовались все большим спросом у восточных славян.

 

Важнейшим потребителем русского меда и воска была Византийская империя. Обусловливалось это, прежде всего развитием православной византийской церкви с ее пышными обрядами, торжественными церемониями и строгими требованиями к качеству церковных свечей.

 

В 912 году киевский князь Олег заключил первый мирный договор с греками, в котором указывалось на меновую торговлю, главнейшими предметами которой были мед и воск.

 

Более подробный договор заключен с греками князем Игорем в 945 году, в котором указано, что ввоз русского меда и воска свободен от пошлин. Этими важнейшими юридическими документами была положена основа длительной и очень выгодной торговли Руси с Византией.

 

В Константинополь отправляли свои товары купцы из Киева, Чернигова, Смоленска, Вышгорода. Собирались целые флотилии. В X веке в свите Ольги, которая правила государством после смерти своего мужа князя Игоря, караван состоял из 44 судов, нагруженных медом, воском, мехами. Их обменивали на золото, серебро, драгоценные сосуды, ковры, сукна, дорогие украшения — изумруд, яхонт, жемчуг и роскошные одежды, иконы, золотые и серебряные предметы церковного назначения. Русская православная церковь с ее пышными торжественными обрядами набирала силу. Киев соперничал с Константинополем.

 

Кроме Киева, имевшего энергичные торговые связи с Западом и Востоком, а также с городами Руси, обширную торговлю медом и воском вели Москва, Новгород, в котором был даже особый класс купцов-вощников, торговавших только воском, Псков, Полоцк, Смоленск, Брест, Вологда, Холмогоры, Астрахань и другие русские города.

 

Великий князь Московский Дмитрий Донской слал на Запад ладьи с мехами бобра, соболя, горностая, пенькой, медом и воском, а оттуда по быстроструйным лесным рекам возвращались они, нагруженные мечами и копьями, которые нужны были для защиты земли Русской.

 

Из Литвы, знаменитой своими бортными лесами, воск в громадных количествах отправляли в Европу через Ригу. В католической Европе был большой спрос на воск. С открытием беломорского пути мед и воск у нас стали покупать англичане. Ежегодно закупали в России более 50 000 пудов воска. Многие десятки тысяч пудов меда и воска из южнорусских земель проходили через перевалочные пункты. Русь сбывала продукты пчеловодства через Дунайский Переславль в Венецию и Геную. Воск продавался круглыми слитками весом несколько пудов каждый. Во времена Ивана Грозного русские купцы ежегодно вывозили за границу многие десятки тысяч пудов воска.

 

По изысканиям Витвицкого, в 1506 и 1507 годах только из четырех княжеских комор-кладовых — Полоцкой, Брест-Литовской, Гродненской, Владимирской — было отпущено на продажу 239 129 пудов чистого воска, не считая частной продажи. По его расчетам, за два года в эти кладовые поступило окало 16 миллионов пудов меда (из 70 фунтов выломанных сотов с медом выходил 1 фунт воска). А эти области составляли лишь трехсотую часть России. Вот какими возможностями в производстве меда и воска располагало русское пчеловодство в период его расцвета. Даже в первые десятилетия XIX века экспорт воска ежегодно достигал 77 тысяч пудов.

 

Еще в XX веке на старых торговых путях, особенно там, где нагруженные воском баржи тянули волоком, находили оброненные слитки — камни хорошо сохранившегося воска, реликвии былого могущества пчеловодства России.

 

О бесценном русском воске знали почти во всех странах древнего мира. Пчелиный воск в старое время считался большой ценностью и дорогим подарком. Как сообщают летописи, князь Игорь после клятвы и утверждения договора с Византией одарил мехами и воском византийских послов, а княгиня Ольга при посещении двора византийского императора преподнесла вместе с другими подарками и воск самому императору и его вельможам.

 

На международном рынке очень высоко ценился и русский мед. В основном он шел из Северской, Рязанской, Муромской, Казанской и Смоленской земель, из Мордвы и Кадома (близ земли Черемис). Его ели жители всей Европы и Азии. Мед, как и воск, считался лучшим подарком. С восторгом, в частности, принимали его от наших послов турецкий султан и его визири. Качество меда и воска определяло международный авторитет России.

 

Продукты бортничества у наших предков были первостепенными товарами и внутреннего обмена. По количеству и объему товарооборота на рынках ведущих торговых городов России — Москвы, Новгорода, Нижнего Новгорода, Астрахани, Казани, Киева, Пскова, Смоленска — мед занимал второе место после хлеба. Торговля воском и медом в Новгороде процветала с ранних пор. Сюда сбывали эти продукты смоленские, полоцкие, торжокские, бежецкие торговцы. В 1170 году пуд меда стоил там 10 кун. Мед и воск продавались в особых вощаных и медовых рядах.

 

В Рязанскую землю, богатую медом и воском, плавали по Москве-реке и Оке московские купцы. Еще в X веке вниз и вверх по Волге ходили лодки с воском и медом из земель Мордовской и Муромской. Эти товары шли в Москву, Астрахань и другие поволжские города.

 

Много воска и меда потребляли губернские города, в которых были воскосвечные заводы, кондитерские предприятия, изготовлявшие медовые пряники, медоваренные заводы.

 

Мед поступал на рынок в долбленых липовках емкостью до четырех пудов, а воск — в кругах или каменьях толщиной 30—40 сантиметров, массой до трех пудов. Воск упаковывали в бочки, мешки или тюки из толстого холста, завернутые рогожами и зашитые бечевками. Так отправляли его и в другие страны.

 

Мед спускной, самотек, из вырезанных бортевых сотов, процеживали через частые волосяные сита. Своеобразие его и букет обусловливались местом происхождения и набором медоносной растительности. Воск домашней вытопки, желтый иди светло-желтый. Особенно высоко ценился мед ли­повый — липец, гречишный и луговой — с лесного и лугового разнотравья, которым была так богата Русская земля. В нем, кажется, были все ароматы России. Натуральность этих продуктов и их качество не подлежали сомнению. На мировом и внутреннем рынках они не имели конкурентов. Качество, как известно, не имеет границ.

 

В старину очень много меда использовалось на производство крепких хмельных и десертных медовых напитков — медов, любимое питье россиян. Обусловливалось это потребностями внешней и внутренней политики. Мед был единственным сырьем для виноделия. Виноградных вин и крепких хлебных спиртных напитков Древняя Русь не знала.

 

Начало медоварения теряется в самой глубокой древности. Однако большинство русских национальных медовых напитков — ставленых, выдержанных медов, и хмельных, с добавлением хмеля и ягодных соков, сложилось в IX веке. По свидетельству летописцев, медовые напитки готовили в очень больших количествах. Этот любопытный факт также служит подтверждением обилия пчел и меда в европейской России. Летописи сообщают о пышных приемах киевскими князьями иностранных послов, с государствами которых заключались выгодные для Руси мирные и торговые договоры, заморских купцов, о грандиозных княжеских пирах по случаю военных побед, именин великих князей, народных празднествах, свадьбах. Звенели на пирах князей, владык и бояр серебряные и хрустальные кубки, наполненные крепким ароматным медом редчайшей выдержки.

 

Хмельной питейный мед, разные медово-фруктовые настойки и квасы, полезное влияние которых на здоровье человека доказано веками, составляли единственные и любимые напитки наших предков. Древние приписывали меду-напитку сверхъестественные целебные свойства.

 

Особенно грандиозно праздновались подвиги русских воинов. В 996 году великий киевский князь Владимир одержал победу над печенегами. По этому торжественному событию, как сообщает летописец Нестор, было утроено семидневное народное торжество: “И сотворяше праздник велик, варя 300 перевар меду и сзываше боляры свои и посадники, старейшины градом, люды многи”. По улицам сто­яли “великие кады и бочки меду и квасу и перевары… что кто требоваше и ядяше”. Мед и медовый квас пили кухолями — глиняными кувшинами. Умел веселиться православный народ! В походах князья угощали свои дружины крепким, хмельным вареным медом. Об этом и пословица: “Воеводой быть — без меду не жить”.

 

При обручении князя Владимира с греческою царевной “по улицам ставяша вина и меду… до кто хотяше невозбранно с радостию насыщашеся”.

 

В 1146 году в винных погребах князя Святослава находилось 500 берковцев хмельного, много лет выдержанного меду (берковец вмещал около 150 литров). Такие же глубокие, вместительные погреба —медуши и корчаги, где стояли сороковедерные бочки питейного меда, имели и другие русские князья.

 

У московских царей в XVIII веке медовыми напитками ведал особый сытенный двор. Кроме медоваров, били и сытенники, хорошо знавшие технологию приготовления славных медовых вин. “По росписи” с этого двора к царскому столу своим людям, послам и зарубежным гостям для “услады желудка” и “развязывания языков” ежедневно отпускалось 400—500 ведер меда. В праздничные и именинные дни этот расход возрастал до 2000—3000 ведер. Князья и цари удивляли чужеземцев изобилием медов. Однако простым людям закон дозволял пить хмельной мед только в большие праздники.

 

В больших количествах медовые вина варили к религиозным праздникам и в монастырях, мужских и женских, получавших мимо меда со своих бортных ухожий. “На утешение братии” князья посылали питейный мед бочками. Летописец удивляется поведению одной княгини, которая “в монастыре живаше, пива и меда не пьяше, на пирах, на свадьбах не бываше”.

 

Медовые вина — меды шипучие, легкие, выдержанные, стоялые, у славян играли такую же роль, как виноградные вина у французов или пиво у немцев. Напиток этот чисто народный, полезный, здоровый. Варили его и простые люди накануне важных семейных событий и празднеств, а не каждый день, иногда родней,- а то и всем миром. Оброк с этого производства шел в княжескую казну, значительно ее пополняя.

 

“Меды у нас преславные, вкусные, самые чистые, — говорил один из киевских князей, — что ничем не хуже рейнского, а плохого рейнского и того лучше”.

 

Стоялые русские меды, воспетые в былинах, славились далеко за пределами Руси, особенно в Азии, и составляли одну из доходных статей экспорта. Они — часть русской, национальной культуры.

 

В хозяйственные успехи и процветавшую экономику древнего Русского государства исключительно большой вклад внесло лесное пчеловодство.

Мед и воск в быту славян.

 

Бортничество как важнейшая производственная деятельность славян наложило отпечаток буквально на весь их быт, устои, уклад жизни, начиная от повседневной пищи и кончая обычаями, свадебными и религиозными обрядами, на характер русской души. Все это говорит о том, как широко было распространено пчеловодство и на каком высоком уровне оно находилось.

 

С глубокой древности человек употреблял мед в пищу. Считался он такой же изначальной необходимостью и даром Божьим, как хлеб насущный. Древние мудрецы говорили: главное из всех потребностей для жизни человека — вода, хлеб, мед и молоко. Люди исстари мечтали об обетованной земле, текущей “медом и млеком”. Все народы мира отдали дань меду. Пожалуй, нет другого такого питательного вещества, которое бы так ценилось народами всего света, как мед.

 

Трудно представить русский быт без меда. Янтарные полновесные соты в глиняной чашке на деревянном обеденном столе — престоле, теплый ржаной хлеб с медом, пахучие медовые пряники, лесные ягоды, сбитни, горячее молоко и чай с медом, холодный медовый квас в летнюю жару, долбленые липовки и лагуны с медом разных оттенков и ароматов на шумных базарах и ярмарках — все это было извечно у нашего народа.

 

Мед ели с кашами и киселями, подавали к блинам и оладьям. Он входил в любимые народные кушанья, с ним пекли сладкие праздничные пироги, которые, по словам летописца, “с медом и маком творены”, затейливые коврижки и печенья. С медом готовили разваристую пшеницу, ячмень и другие блюда, сладкие творожники и пудинги, варили варенье.

 

Философы прославляли мед, поэты воспевали его. В веках и доныне не потерял он своего высокого достоинства.

 

Мед придавал силы, крепость, легкость в теле. Это его свойство было хорошо известно древним. Меду приписывали способность продлевать жизнь, сохранять здоровье, молодость души и тела. Его считали единственным средством к достижению безболезненной и бодрой старости.

 

Мед, пожалуй, самое первое лекарство, известное человеку. Широко пользовались им древние славянские племена при лечении многих болезней. Он был первым средством при простудах, прекращал кашель, помогал при нарывах, болезнях глаз. Прикладывали его и на незаживающие раны. Мед сме­шивали с отварами лекарственных трав и пили при грудных, почечных и сердечных недомоганиях. По понятиям древних, он обладал таинственной силой и был создан для излечения смертных.

 

Мед — уникальный продукт природы, чудо-вещество. Главный компонент его —легкоусвояемые углеводы. Есть в нем минеральные вещества, ферменты, витамины, белки, аминокислоты в сочетаниях, весьма благоприятных для человека. Мед может храниться веками. От времени качество и целебная сила его повышаются. В прошлом, в монастырях старались употреблять «давний» мед. Сибирские пчеловоды-раскольники выдерживают мед десятилетиями.

 

Мед — один из самых популярных компоненте» лекарственных препаратов в народной медицине. С давних времен его применяли в фармацевтике. Старинные лечебники и травники содержат сотни рецептов лекарств, в состав которых входил пчелиный мед. Почти все лекарства содержали его. Воплотился в этом концентрированный опыт тысячелетий. Многовековая традиция использования меда в лечебных целях, когда его добавляют к настоям и отварам целебных трав, живет в нашем народе до сих пор.

 

Знали и о целебных свойствах узы — прополиса. Кусочки его бросали на раскаленные древесные угли и дышали смолистым дымом тлеющего прополиса, который помогал при застарелых болезнях дыхательных органов, выводили им мозоли. Лечили спиртовыми экстрактами прополиса долго не заживающие и огнестрельные раны.

 

Издавна и широко употребляли мед в свадебных и погребальных обрядах. Невесте на счастье и богатство дарили мед, пекли свадебные сладкие медовые пироги, угощали ими новобрачных при встрече и приеме в дом. По старинному поверью народов Поволжья, в день свадьбы жених посылал невесте кадку меда. На свадебном пиру, прежде всего, подавались на блюдах масло и мед, которые намазывали на хлеб. После обеда гостям подавали кружку сыты — разведенного водой меда. Каждый отпивал по глотку и клал на поднос подарки.

 

Мед служил символом сладости жизни, довольства, любви и богатства. Мед и медовые кушанья приносили роженицам, угощали им самых дорогах и почетных гостей. По народному обычаю, даже враждующий, принявший мед, забывал обиды и становился доброжелателем.

 

Согласно свидетельствам иностранцев наши предки еще в V веке до новой эры при похоронах ели мед, ставили на могилах сосуды с медом, на поминальных обедах по покойникам употребляли его в пищу. Приведенный факт культового обряда исторический, он говорит о том, что предки дорого ценили этот дар природы. Такой обычай укоренился, стал необходимым при погребальных обрядах. При помино­вениях усопших могилы родных и предков поливали медом и медовым вином.

 

Как сообщают византийские историки, до принятия христианства у славян обычная жертва богам — мед, а жертва языческая всегда состояла из продуктов, которые были в изобилии у народа. Жертвенный ритуал — принятая и освященная веками народная традиция.

 

Свойства воска привлекали человека с древнейших времен. Многие века служил он источником света в избе славянина, сменив традиционную лучину, масло и жир. Горел он ярко, ровно, без копоти и дыма. Правда, сначала свечи из воска ярого употребляли для освещения только самые богатые люди. Это считалось большой роскошью. В начале IV века весь богатый Константинополь был освещен свеча­ми. Русь тоща уже торговала с ним и перенимала его обычаи. Потом, когда свечей выпускалось много, они стали дешевле, вошли в повседневную жизнь. Самая первая восковая свеча — это лучина, пропитанная воском.

 

Древние считали, что пчелы собирают воск с цветков, как и мед. Цветочную пыльцу принимали за мельчайшие частицы воска, которые пчелы скатывали в комочки.

 

Воск обычно получали развариванием освобожденных от меда сотов в воде и процеживанием через шерсть, а потом стали их прессовать. Примерно из двух пудов сотов выходил пуд воска. Были в Древней Руси и прекрасно знавшие дело воскобои, которые сортировали сырье, не перетапливали молодую сушь со старой, получали воск превосходного качества, так высоко ценившийся на мировом рынке.

 

Благодаря своим универсальным свойствам воск со времен глубокой древности получил самое разнообразное применение.

 

Восковые свечи — неотъемлемая часть княжеских и царских дворце» и храмов, всех торжественных церковных обрядов, ритуалов, похоронных и поминальных церемоний. Особенно резко возросло внутреннее потребление воска русской православной церковью. Он приобрел высокое божественное значение. После принятия христианства и утверждением нового религиозного миросозерцания быстро строились церкви и монастыри на всей обширной территории Киевской Руси — в городах и селах. По сообщению летописца, в XII веке в одном только Киеве было более 600 церквей. Ему следовали Новгородское, Черниговское, Полоцкое, Владимиро-Суздальское и другие удельные княжества. В пери­од феодальной раздробленности и после образования Московского государства употребление воска церковью и монастырями не уменьшилось. В ароматный ладан входил и прополис. В утверждении христианства на святой Руси пчеловодство сыграло поистине историческую роль.

 

Воском натирали полы в церквах и храмах, где совершались христианские богослужения, во дворцах, в княжеских и царских покоях, купеческих хоромах, монастырских кельях. Довольно широко применяли его и в лечебной практике. Девственный воск из сотов, в которых не было расплода, входил в состав пластырей и мазей, приготовленных на животном жире. С ним делали компрессы, припарки, потому что он имел свойство согревать и мягчить, способствовал обновлению тела. Девственными восковыми сотами лечили простуду легких. По словам Геродота, воск, как и прополис, применялся для бальзамирования трупов.

 

Пудовые восковые свечи зажигали на свадьбах и других семейных торжествах. На старинных брачных обрядах, так называемых свещниках, которые существовали еще в XVII веке, свеча жениха весила пуд с четвертью, а невесты — пуд без четверти. Эти гигантские свечи из воска ярко горели при венчании, потом их ставили в спальню новобрачных в кадки с пшеницей, где они и горели всю ночь.

 

Такие торжественные церемонии, естественно, были возможны только при изобилии воска. Он служил символом духовной чистоты, счастья, надежды и благополучия. Даже отъезд в дальнюю дорогу сопровождался на Руси возжиганием восковых свечей. В Крещенье во время гаданий русские девушки “ярый воск топили”, пытаясь узнать свою судьбу.

 

Не обошлась без воска и письменность на заре своего появления. Он заменял бумагу. Им покрывали тонкие широкие дощечки и писали на них заостренной палочкой или иглой. Так дети обучались письму, а взрослые писали любовные послания. Воском опечатывали секретные письма, красными восковыми печатями скрепляли важные договорные бумаги. Из него лепили различные фигуры, анатомические препараты, восколеи-формовщики лили маски, муляжи цветов и плодов, которые трудно было отличить от натуральных. Воск ценили за пластичность, изящность и долговечность. В России восковые фигуры изготовляли еще в XVIII столетии. Великолепный восковой бюст Петра I уже более двух веков хранится в Музее этнографии Российской Академии наук. Широко известен восковой бюст великого русского полководца А.В.Суворова. В Московском музее восковых фигур представлены фигуры Ивана Грозного и Екатерины II, Пушкина и Льва Толстого, Кутузова и Жукова, многих современных политических и государственных деятелей. Музеи восковых фигур есть в Лондоне, Пекине и других столицах мира.

 

Живописцы приготовляли краски с воском. Он придавал им сочность, а картинам долговечность.

 

В домашнем обиходе воском пользовались дня вощения нитей при пошиве обуви. Нить приобретали твердость, прочность, долговечность. С воском готовили мазь для непромокаемой обуви, покрывали ею ружья и другие металлические предметы. Она предохраняла их от ржавчины. Это хорошо знали и бортники, и охотники.

 

Из воска вместо жемчуга делали украшения для женщин — броши, ожерелья. Он придавал нарядам натуральность, сообщал привлекательность.

 

В древности лодки, долбленые лодки, остроносые учаны, крутобокие челны, торговые и военные корабли, чтобы меньше портились, снаружи покрывали красками, смешанными с растопленным воском. Эти краски-смолы обладали удивительной прочностью.

 

В наше время пчелиный воск находит еще более широкое применение, а в некоторых отраслях промышленности он просто незаменим.

 

Бортничество и его высокоценные продукты составили богатство и славу Русской земли.

 

Бортничество и русский лес.

 

Медоносные пчелы неотделимы от растительного царства. В эволюционной истории живой природы в течение миллионов лет пчелы как опылители цветковых растений способствовали расселению и распространению их по Земле, совершенствованию, появлению новых видов и разновидностей, их выживанию.

 

Пчелы — коренные жители леса. Он для них родная стихия, как для зверей и птиц. Лес во многом обязан медоносным пчелам. Влияние их на сохранение богатейшей лесной флоры, своеобразие и многообразие произрастающих высших цветковых бесспорно — размножение семенами возможно только при перекрестном опылении цветков насекомыми. Пчелы — составная часть фауны леса, важное звено его экологической системы. Они способствуют естественному воспроизводству видов древесных, кустарниковых и травянистых цветковых растений, сохранению растительных сообществ, поддержанию экологической стабильности в природе леса, динамическому равновесию в биосфере.

 

Но и пчелы многим обязаны лесу. Он дает им пищу, убежище, заслоняет от ветров, палящего летнего солнца, зимнего холода.

 

Пчелы и лес — извечные союзники. Они дополняют и обогащают друг друга. Пчелы умножают богатство леса ягодами, плодами дикорастущих садовых, орехами. Эта экономическая сторона — источник очень ценимо, богатого витаминами, целебного продовольствия для людей — важна. Пчелы увеличивают количество кормов для диких животных и птиц.

 

Бортевое пчеловодство способствовало сохранению лесов в первозданном состоянии. Оно было естественной составной частью леса.

 

Бортные ухожья — это своеобразные заповедные зоны, где сохранялись растительные богатства и животный мир, дупла и борти, запрещалось самовольно рубить деревья, даже ходить в бортный лес с топором, драть липовое лыко.

 

По существовавшему закону, бортники обязаны были беречь не только свои борти, но и сам лес, следить, чтобы без разрешения не рубили дрова, не разводили костров. С них строго взыскивали за малейшие упущения. В казенных лесах издревле были старосты бортников, которые следили за целостью бортей и лесов и были наделены большой властью.

 

Истории известно немало случаев тушения пожарю бортниками. Союз их с лесом надежен и понятен. Он хранил и их личный капитал. Вокруг бортей они соблюдали величайшую чистоту. Во избежание пожара валежник и сухую траву относили далеко в сторону. Это к тому же меньше при­влекало зверей — разорителей пчелиных гнезд. Кроме того, за опрятностью возле бортных деревьев обязывались следить лесничие.

 

Бортные ухожья — это по-хозяйски заботливо ухоженные лесные зоны, разумно и надежно поставленные.

 

Вместе с упадком бортевого пчеловодства стало наблюдаться и оскуднение лесов, обеднение растительных сообществ, ценных в медоносном отношении и лесоразведении. По сообщению лесоводов, европейские леса до тех пор процветали, пока в них поддерживалось бортничество. “Если бы я был убежден в том, что бортевое пчеловодство угрожает лесам опасностью, — писал Витвицкий, известный своим ревностным служением отечеству, — в таком случае я пожертвовал бы пчелами в пользу лесов”. Он предложил делать борти и в кривых деревьях, советовал устраивать по нескольку бортей в дуплах, чтобы сохранить нетронутым ценный строевой лес.

 

Борти и живущие в них пчелы оживляли и одухотворяли лес, подчеркивали его девственность и дремуч есть, сохраняли неповторимость, гармонию мира, удивляли и радовали человека в течение многих столетий.

 

Каким бедным становится лес без пчел, как тускнеет его прелесть! Это все равно, что если бы он остался без птиц.

 

В разных уголках лесной России до сих пор еще находятся любители бортного промысла. Он привлекает их своей необычностью, близким общением с нетронутой природой, прямой связью с далекими предками и, конечно, романтикой. Профессия бортника — это профессия смелых и сильных. Она пережила века. Занятие это увлекательное, интересное, щедро вознаграждаемое чудесным “диким” медом.

 

Пчелы формировали эстетический облик Земли и уже одним этим воздвигли себе вечный памятник. Без них обеднели бы леса и луга, а может бытъ и совсем исчезли многие представители нашей высшей растительности. Отсутствие пчел в современных лесах — экологическая катастрофа.

 

Бортников-любителей можно встретить в дебрях могучих лесов Урала, Беларуси, Сибири, Поволжья. Пользуются они и старыми бортями, выделанными еще сотни лет назад дедами и прадедами. В них по-прежнему селятся и живут пчелы.

 

Нынешние бортники — люди образованные, хорошо знающие современное пчеловодство, в совершенстве владеющие бортным искусством. Как и их предки, берегут они родную природу.

 

Упадок бортничества.

 

Капитализация России, начавшаяся в XVII веке, создала условия для более интенсивного развития всех отраслей хозяйства. Строительство крупных промышленных предприятий, русского морского флота, расширение городов и рабочих поселков потребовали большого количества леса. Рубка леса особенно интенсивно началась в начале XVIII столетия. Лес, как прежде мед и воск, стали одним из важнейших источников дохода землевладельцев. Помещики продавали его на корню. Строевой и корабельный лес для парусных судов и военных кораблей шел из средней полосы России, Урала, Сибири. На больших площадях вырубали его для приготовления пороха, вытопки смолы, производства домостроительных деталей, на бондарные цели. Шел необратимый процесс обезлесивания.

 

Новые социально-экономические сдвиги не могли не повлиять на лесное пчеловодство. Они неизбежно вели его к упадку. Бортевой промысел почти повсеместно сокращался. Все меньше становилось пущ и бортевых ухожьев, которые недавно служили богатыми источниками меда. Лесосеки распахивались под хлеб. Оставались на них лишь одинокие деревья с бортями — уникальные памятники природы, остатки могучих бортных лесов, немые свидетели некогда процветавшего на Руси лесного пчеловодства.

 

Лесорубы, смолокуры, поташники и другие “пришлые люди” вместе с могучими соснами, дубами, вязами не щадили и бортные деревья, разоряли борти. Некогда заповедные бортные леса наполнялись стуком топоров, визгом пил, грохотом падающих деревьев, дымом и гарью. В челобитной московскому царю бортники жаловались: “Пришлые люди стали чинить всякое воровство… пчелы драли… а отдельные деревья со пчелами и без пчел на корени секли… и бортные снасти имели, и бортников били, и смертным убийством уграживали”.

 

Небезразличны к бортям были грибники, сборщики ягод, орехов, диких плодов, заготовители сена, пастухи.

 

Законы продолжали защищать бортничество, требовали не повреждать бортей и бортных деревьев, близко не подпахивать “чудное бортное дерево”, но осуществлять их становилось все труднее. Многие бортники, преданные своему промыслу и мастерству, уходили вглубь девственных, ни­кем пока не тронутых лесов, в глухие незаселенные места и там ставили починки и деревни, вновь создавали бортные ухожья. Другие оставляли бортничество и заводили домашние пасеки.

 

Участки с бортями приходили в запустение. Иссякал могучий источник народного богатства, которое много веков давала сама природа. Упал вывоз меда и воска за границу. Снизилось экономическое значение пчеловодства. Все это не могло не отразиться на материальном благополучии бортников, способствовало обнищанию крестьян-хлебопашцев. “Мы потеряли в короткое время один из излюбленнейших и прибыточнейших источников народного довольства и богатства, — с горечью писал Витвицкий, — над усовершенствованием которого целые века трудились наши прадеды и деды”.

 

Кризис бортевой системы, вызванный новыми общественно-историческими условиями, не мог не привести к поискам более интенсивных форм пчеловодства. Такой системой ведения пчел как раз и стало пасечное, домашнее, ульевое пчеловодство.

 

Колодное пчеловодство

 

Стремление спасти борти и дупла с пчелами от разграбления и уничтожения, которому они подвергались при интенсивных лесоразработках и лесоповалах, привело бортников к мысли перенести их из лесов поближе к своему жилью, сконцентрировать на меньшей территории леса, чтобы можно было легче сохранять. Из поваленных лесорубами бортных деревьев они выпиливали куски с бортями и перевозили их на новое, заранее подготовленное место. Так же поступали и с дуплами, в которых жили пчелы.

 

Впервые в истории русского пчеловодства появились передвижные борти, которыеЖивописцы приготовляли краски с воском. Он придавал им сочность, а картинам долговечность. положили начало перемещению медоносных пчел, получившему впоследствии очень широкое распространение и ставшему одним из самых надежных способов увеличения медовой продуктивности.

 

Бортники отыскивали дуплистые деревья и специально, чтобы самим приготовить из них такие же передвижные борти для увеличения своего пчеловодного хозяйства, срубали их и оставляли на год-два на месте, чтобы они подсохли в коре и не дали трещин. Потом разрезали на части, очищали, выбирали сердцевину. Такие цилиндрические обрубки древесного ствола толщиной от 80 сантиметров и более имели длину 1,5 — 2 метра. Снизу и сверху отверстия забивали деревянными колодками или толстыми дощатыми кругами, просверливали два круглых отверстия для входа и выхода пчел, прорубали должею, как в борти, и прилаживали деревянный брусок, закрывающий это продолговатое отверстие. Иногда для дополнительной защиты должеи от птиц двумя деревянными гвоздями прибивали широкую доску.

 

Такие отделенные от живых деревьев обрубки-чураки стали называть колодами, пеньками. В русском пчеловодстве появилось новое понятие — ульи.

 

Для изготовления улья-колоды служили сосна, липа, дуб, ветла, тополь и другие толстые деревья.

 

Ульи на деревьях.

 

Бортники хорошо знали, что пчелы не любят жить низко. Рой никогда не поселится в борть, находящуюся близко к земле, если рядом, выше, есть свободная борть. Пчеловоды не допускали мысли, что пчелы могут нормально жить в колодах, стоящих на земле. Здесь сырость, мокрота, мыши, жабы, скот, да и небезопасно от зверей и воровства, поэтому по традиции колодные ульи поднимали на деревья на такую высоту, на которой прежде устраивали борти. Это были, так сказать, искусственные борги. Пчеловоды старались следовать природе пчел. Первый и ближайший учитель для них, как известно, — природа. Она и тут служила им примером.

 

Пчелы по-прежнему оставались в привычных для них родных, естественных условиях — в кронах деревьев и в безопасности. Колоды поднимали и укрепляли на прочных толстых сучьях. Привязывали их к стволам веревками или скрученными ветловыми прутьями. На дереве подвязывали и по две-три колоды одну над другой летками в разных направлениях. Бортническая практика убеждала, что такое близкое многоэтажное расположение жилищ не мешало роям заселять их и жить.

 

 

Устраивали для колод и специальные вышки — палата, одры, станы, помосты. Обычно подыскивали для этого два рядом растущих дерева или одно толстое с развилкой. Стволы или развилины связывали прочной рамой из толстых деревянных брусков. Стволы крепко стягивали клиньями, чтобы не шатались даже в сильный ветер. Затем на высоте 4—6 метров насквозь пробуравливали стволы и в отверстия забивали крепкие дубовые бруски так, чтобы их концы оставались свободными. На бруски клали две или четыре балки и настилали толстые доски — подмостки, которые прибивали длинными прочными деревянными гвоздями, чтобы концы их торчали снизу на 30—40 сантиметров. Получался помост, напоминавший деревенские палати. Гвозди забивали не только в балки, но и по всей толщине настила. Они защищали колоды от медведей. На первый слой досок настилали второй и третий, прибивая их боль­шими гвоздями. Получалось очень прочное сооружение, выдерживающее большую тяжесть. Медведь не мог проломить его головой.

 

На палати устанавливали колоды. Над ними на крепких сучьях привязывали еще колоды.

 

Станы делали и на столбах высотой 5—6 метров от земли, вкопанных вокруг толстого дерева. Ульи на помостах послужили прообразом будущих домашних пасек.

 

От дождя колотя покрывали берестой, еловым или липовым лубом, а чтобы кровлю не сдул ветер, сверху придавливали тяжелыми дубовыми досками. Для защиты от медведей, которых манил медовый дух от такого скопления пчел, к стволу, под палатями, подвешивали на крепких веревках толстый суковатый чурбан, который мешал зверю добраться до ульев.

 

Возле колод укрепляли всевозможные отпугивающие устройства — трещотки, чучела, деревянные обручи с колокольчиками, звука которых медведи боялись и уходили от опасности. Пчел в колодах тревожили дятлы, особенно зимой. Иногда они проклевывали толстые стены колод, добирались до гнезда и разоряли его. Для отпугивания их вешали чучела ястреба, филина, совы и других хищных птиц. Палатей в лесу устраивали много, в зависимости от числа семей.

 

Подъем тяжелых колод на значительную высоту был не под силу одному человеку и даже семье пчеловода, требовал особых приспособлений. Для облегчения пользовались различными подъемниками — лебедками, блоками или воротами наподобие колодезных — круглыми двухметровыми деревянными валами толщиной до 20 см с крестовинами-рукоятками. Такой вал сажали на ось, укрепляли на сучьях, привязывали к нему веревку, а к другому концу — колоду. При вращении канат наматывался на вал и поднимал улей. Вместе с ним обычно поднимался и пчеловод, где надо пропуская его между сучьями.

 На вал насаживали и большое деревянное колесо, которое приводили во вращение ногами, поочередно наступая на спицы.

 

Так из года в год, с весны до весны и стояли колоды на настилах. Однако пчеловоду стало удобнее работать с пчелами, чем раньше в бортах, проще наблюдать за их жизнью.

 

Пчеловоды-промышленники и коммерсанты для увеличения числа семей и для их продажи пустые навощенные колоды — пни незадолго до роения устанавливали на деревьях в самых лучших местах леса. Они стихийно заселялись “шатущими” роями. Осенью, после отбора лишнего меда, колоды с молодыми семьями увозили домой. Весной их продавали или вновь возвращали в лес на деревья и получали от них мед.

 Эту систему пчеловодства вправе можно назвать улье-бортевой, переходной формой от бортничества к колодному, ульевому пчеловодству, так сказать, домашнему бортничеству. Между прочим, в первое время колоду по привычке называли бортью.

Пасеки.

 Исключительная трудоемкость размещения тяжелых колод на деревьях, особенно когда их было много, заставила пчеловодов опустить их на землю и собрать в одно место, чтобы легче за ними присматривать, проще и надежнее охранять, удобнее работать. Толчком к этому могла послужить простая случайность. Забытая на земле семья не только не погибла, но и оказалась не менее продуктивной подвязанных к веткам. Это было открытием пчеловодов, к сожалению, недооцененным историей.

 Так как пчелы — лесные жители, места для колод находили так же в лесу — на лесных полянах, займищах, засеках, небольших перелесках или специально готовили, вырубая, посекая для этого деревья на небольших участках. Так появились посеки, которые потом стали называть пасеками. В прежнее старое время пасеки всегда находились в лесах, на лесной расчистке.

 Для защиты от медведей срубленные деревья валили так, чтобы верхушками и заостренными ветками они были направлены наружу, а комлями — внутрь. Такое ограждение — густой древесный вал, окружавший пасеку, — было неприступным и для скота, который мог зайти и опрокинуть ульи.

 Огораживали пасеку плетнем, окружали кольями, шестами, либо обводили рвом и валом. Считалось очень важным, чтобы место было сухое, теплое, пасека закрыта от сильных ветров, особенно холодных северных.

Колоды ставили вертикально на какие-нибудь подставки — камни, обрубки дерева, невысокие деревянные скамейки, кирпичную кладку, низенькие плетни или на колышки, чтобы не гнили от сырости. Для устойчивости бечевкой или крученой соломой привязывали их к рядом стоящему дереву или вбитому двухметровому колу.

 Основой для возникновения пасечного хозяйства послужило не только ухудшение естественной медоносной растительности — сокращение площадей под широколиственными лесами, распашка освобожденных от леса земель, но и освоение восточнославянскими племенами культуры энтомофильных растений, значительное расширение посевов гречихи — нового и весьма сильного источника нектара, приближенного к населенным пунктам. Гречиха занимала уже видное место в хозяйстве Руси.

 

При выборе места под пасеку оценивались и медоносные возможности. “Особливо же стараются пасеки заводить неподалеку от больших рек, — писал П.И.Рычков в статье “О содержании пчел” (1767), — где вода вокруг поднимается, ибо около сих мест всякий лес и кустарники скорее распускаются и цветут, да и травы цветут и растут скорее. Из деревьев — самое лучшее липа, а из трав — гречиха и козлец”.

 На пасеке устраивали небольшую избушку для пчеловода и хранения пчеловодных принадлежностей.

 Обычно появление первых пасек на Руси историки относят к XIV—XV векам, а в лесной зоне и центральных районах — к более позднему времени — XVII столетию. Однако согласно некоторым дошедшим до нас сведениям можно утверждать, что в безлесных местах они начали возникать значительно раньше. В X веке арабский писатель Ибн-Даст сообщал, что восточные славяне из дерева выделывают “род кувшинов, в которых находятся у них и ульи для пчел, и мед пчелиный сберегается”. Побывав в начале XI века на юго-западе Киевского государства, иностранный путешественник Галл писал: “Я видел в этой земле удивительное множество пчел, пчельников, пасек на степях и борти в ле­сах, я заметил в ней чрезвычайное обилие меда и воска”.

При раскопках Райковецкого городища в Среднем Приднепровье были обнаружены доски со следами сотов. Эти реликвии относятся к XII столетию. Слово “пасека” упоминается в одной из купчих крепостей на имение в Южной Руси в 1400 году. Как раз в это время появляются деревни с названием Пчелки, Пеньковка, Липовая колода, фамилии Пасечниковы, Пчельниковы, Пчелинцевы, Сотовы.

 

Массовое распространение пасек на Руси характерно для развитого феодализма, в недрах которого складывались капиталистические отношения. Организация крупных княжеских, монастырских и царских пасек в несколько сот и даже тысяч семей в середине XVII века, как писалось в царском указе, путем сбора “по улью с двора или по два, а будет мочно и не в тягость и по три…” и даже одолжения взаймы говорит о том, что пасечные формы пчеловодства в это время были у крестьян обычными, широко распространенными и давно известными.

 

Наряду с лесными пасеками, среди которых было немало крупных, появлялись и домашние. Обычно это небольшие, в несколько колод, пчельники, ульники. Полагают, что возникновение пчельников связано с началом разведения культурных растений — плодовых деревьев и ягодных кустарников, полезных, съедобных, и зерновых культур. Так, в Древней Греции пчельники появились после введения в культуру маслины. Как повествует миф, пастушеский бог Аристей подсказал грекам добывать масло из маслин и в то же время научил их пчеловодству. Аристотель указывал на полезность для пчел посева люцерны возле ульев.

 

Пасека — это царство покоя, цветов, зелени, аромата. Своим покоем и красотой она исцеляет душу. В далеком прошлом больных специально приводили на пасеку, чтобы помочь им избавиться от недугов.

 

И хотя славянские земли были еще богаты липой и другими древесными и травянистыми медоносами, разведение плодовых деревьев и гречихи способствовало появлению небольших домашних пчельников. Размещали их на приусадебном участке чаще в плодовом саду, где колоды меньше подвергались действию ветра и жаркого летнего солнца, или на огороде, за гумном, назадах. Впоследствии были вы­работаны правила, которые предусматривали расположение их не ближе 10 м от проезжих дорог и пастьбы скота и в 100 м от соседних пчельников.