пчеловодное дѣло©

Колодное пчеловодство по сравнению с бортевым — более интенсивная и доступная форма пчеловодного хозяйства.

Если раньше бортничество было практически потомственной, фамильной профессией, то теперь представилась возможность заниматься пчеловодством каждому желающему — пчел можно было купить, перевезти, разместить возле дома. С другой стороны, открылась перспектива концентрации отрасли на основе капиталистического способа производства — организации крупных пасек промышленного и коммерческого назначения.

Колода вошла в историю отечественного пчеловодства как русский улей. Особенно она была распространена в лесной северной и средней России. Колоды были и на убогом пчельнике бедного простолюдина — мужика, и на ухоженных лесных пасеках в несколько сотен или тысяч семей богатого землевладельца и лесопромышленника, на которых вели уход пчеловоды-знатоки, бывшие бортники. “Вековечная” колода явилась прообразом многих последующих конструкций ульев, родившихся на нашей русской национальной почве.

 

 

 

Известные в мире стременные ульи не имеют общего корня. Улей как искусственное жилище пчел, изготовленное человеком, создавался и совершенствовался по-своему во всех районах Земли, где жили пчелы и люди занимались пчеловодством.

 

Разные по объему и наружности были колоды, неодинаковой толщины и высоты — от небольших и не очень толстых до колод-гигантов, в которых мог свободно поместиться человек. Все зависело от кряжа, из которого выделана колода и, конечно, от принципов, которым придерживался колодник. В Музее пчеловодства Научно-исследовательского института пчеловодства хранится колода “Прапращур”. Вы­долблена она из кряжа огромного дуба. Высота ее полтора метра, в обхвате — два метра. По преданию, несколько столетий простояла она на территории Измайловского леса под Москвой и почти всегда была заселена пчелами. Средняя колода весила обычно около трех пудов.

 

Все колоды (их называли по-разному — пеньки, липни, если они выделаны из липы, смоляны — из хвойных пород, чурбаки, колодезни) устроены одинаково. Делали их из кряжей со здоровой или так называемой ситовой древесиной, а не из дуплистых обрубков, как прежде. Внутри — выдолбленное полукруглым долотом с длинной ручкой полое круглое искусственное несквозное дупло, сбоку узкая щель — должея (дель, колодезня), которая закрывалась втулкой (затвором, тварью, должаном) с отверстиями для входа и выхода пчел — летками (очками). Их обыкновенно два: один под другим или один вверху, другой внизу. Но могло быть и больше или только один. Тварь укреплялась особыми деревянными колышками и не выпадала. Стенки, голова и низ колоды толстые, теплые.

 

Чтобы колоды от жары или сырости не растрескивались, их иногда сбивали вверху и внизу деревянными или железными обручами, от дождей и солнца накрывали широкими досками, большими щепами, глиняными крышками-мисками, на которые надевали соломенные колпаки-шапки. Так выглядели старте, толстостенные, с глубокими трещинами, почерневшие от времени, изъеденные червоточиной колоды. От гниения и порчи насекомыми их иногда обмазывали глиной и особой замазкой или даже окрашивали краской, правда, очень редко, так как она мешала воздухообмену и гнезда сырели.

 

При заселении пчелами для большей прочности гнезда, поддержания и подпорки сотов внутрь колоды туго вставляли поперечные палочки — снозы, жердочки, впорицы, кресты, располагая их крест-накрест. Иногда для них просверливали маленьким снозовым буравчиком небольшие выемки.

 

Уход за пчелами в колоде довольно прост. Первая работа ранней весной — подчистка дна, удаление мертвых пчел и сора, накопившихся за зиму. Потом, когда потеплеет, оценка качества гнезда и семьи, уточнение количества корма. Бели соты выпачканы и заплесневели, их вырезали. Кроме того, удаляли трутневые соты, подрезали старые, старались увидеть расплод, чтобы определить качество матки. Для этого открывали верхнюю часть колоды. Если расплод разбросанный, редкий, матку в роевую пору заменяли на роевую. Очищали стенки колоды; если было мало корма, давали в посудине на дно колоды литра два сыты — разведенного водой меда или чистого меда. Если улей не силен пчелами, сокращали летки, чтобы облегчить охрану гнезда и сбережение в нем тепла.

 

Колодное пчеловодство — роевое. Роями пополнялась и восстанавливалась пасека. Они — единственное средство, на котором держались пчельники. Роям были рады, как всякому приплоду. Регулировать роение пчел в неразборном улье почти невозможно. В начале июня пчелы обычно начинали “вылетать”, выкучиваться. Это считалось предвестником роения. Пчеловоды, как правило, ждали, когда семьи сами прекратят роиться. Нередки израивания семей, особенно в тесных колодах и ближе к югу, где лето жарче и длиннее.

 

Рои сажали в колоды или с сотами, которые в них оставались после того, как ранее находящиеся семьи, чаще поздние рои, были объединены с другими, или наващивали новыми сотами. Для этого куски светлых сотов шириной в ладонь окунали в расплавленный воск и прикладывали к голове колоды. Для удобства ее переворачивали верхом вниз. Сначала сотики прикладывали по сторонам, а потом в середине. Рой, получивший начаток гнезда, всегда приживался, значительно быстрее отстраивал гнездо, чем тот, который был посажен в порожний улей.

 

Колодники имели возможность определять роевое состояние семей, вовремя подготовиться к роению, более целесообразно использовать рои в своем хозяйстве — оставить жить самостоятельно, если рой тяжелый, или подсыпать к другому, несильному “для проку”, потому что небольшой роек, если и отстраивался, оставался без меда. Они заметили, что чаще роятся семьи в маломерных колодах и реже в колодах больших, просторных. В технологии пчеловодства и познании инстинктов пчел это был уже шаг вперед по сравнению с бортничеством. Колодники первыми задумались о противороевых приемах.

 

Борьба с роением оказалась настолько сложной проблемой, что занимала умы многих выдающихся русских пчеловодов, и, кстати сказать, до сих пор окончательно не разрешена, хотя предложено и внедрено много эффективных противороевых средств.

 

Безудержное естественное роение требовало постоянного присутствия колодника на пчельнике, снижало общий выход меда.

 

В практике пчеловодов-колодников было известно несколько способов искусственного роения — “взятие насильного роя”. Это указывает на довольно высокой уровень пчеловодства. В основу их положено отделение пчел и матки от семьи, готовящейся к роению. Один из них — отгон.

 

Для искусственного роя — “отделка”, “отборка” готовили колоду, как и для обычного, естественного роя. В колоде, от которой хотели взять рой, подрезали соты снизу и относили шагов на 20—30 в сторону, а на ее место ставили колоду для роя-отгона. Отнесенную колоду переворачивали вверх дном и начинали несильным стуком подгонять пчел снизу вверх. Они действительно покидали соты и уходили в бессотовое свободное пространство улья. Когда здесь собиралась масса пчел, их черпали большой деревянной ложкой и ссыпали в роевню. Обычно среди них оказывалась и матка. Отогнанный рой переселяли в подготовленную для него колоду. Потеряв большую массу пчел, которые составляли ядро будущего роя, и всех слетевших на рой рабочих, полевых пчел, она уже не роилась. Осиротевшая семья — “старик” выводила себе новую матку из имеющихся у нее роевых маточников.

 

Практика подтвердила необходимость делать отгонные рои пораньше, чтобы обе семьи пришли в надлежащую силу к цветению основных медоносов, но не настолько рано, чтобы не подкосить “старика” и не создать малосильную новую семью.

 

Старались не допускать роение и отбором от семьи летных пчел и меда. Улей относили на другое место, а взамен ставили свободный с маткой в клеточке. В него слетал ходак. В основной семье вырезали всю “голову” с медом. Разрушенное безмедное гнездо оказывало на ослабленную семью довольно сильное противороевое действие. Даже в неразборной колоде мыслящие и хорошо знающие свое дело пчеловоды пытались по возможности вести рациональный уход.

 

Однако прогивороевыми приемами пользовались немногие. Основная масса пчеловодов-крестьян считала насилие над пчелой большим грехом и водила пчел по принципу: “не замай пчелу” и “не все хорошо, что пишут”.

 

Колода в большинстве случаев из-за незначительного объема не позволяла семье заготовить много меда. Почти все гнездо бывало занято расплодом. Непроизводительно использовались и пчелы, и медоносы. Пчеловоды-бортники, которые обзавелись домашними пчельниками, убедились, что обор меда от борти или улья, подвешенного на дереве в лесу, бывал больше, чем от “пенька” на пчельнике, тем более если этот “пенек” невелик. И объем играл роль, и скученность пчел, и то, что в лесу больше цветов, и то, что семьи весной начинали раньше работать и быстрее росли.

 

Мед вырезали недели через полторы-две после окончания главного медосбора, чтобы пчелы могли сложить себе корм на зиму и он созрел. Как и в бортях, соты подрезали снизу примерно на треть, оставшиеся служили для расплода и меда. В среднем от колоды получали 6—8 кг меда, ню чаще — больше, в хорошие годы — ведра по два.

 

Способы отбора меда были довольно грубые. Колодник вооружался куривом — головней и, если пчелы не спокойны, раздувал ее так, что в сплошном дыму уже ощупью вырезал соты. Гибло немало пчел и расплода, иногда попадала под нож и матка, коптились соты. Недальновидные пчеловоды вырезали слишком много меда, оставляя пчелам мало корма. Пчелы у них погибали от голода в конце зимы или в начале неблагоприятной весны. Наоборот, заботливые и знающие, прекрасно владевшие древней техникой ухода, выработанной бортниками-чародеями сотни лет назад, из гнезд не брали ни золотника меда и оставляли его совершенно нетронутым. Отбор меда они переносили с осени на весну, когда уже был близок новый медосбор. Недостаток корма пчелам никогда не угрожал. Наоборот, у них всегда находились обильные запасы. При такой до предела простой и разумной системе семьи не только сохранялись зимой, но и выращивали к медосбору мощные резервы. Эти пчеловоды обычно водили пчел в колодах-великанах.

 

Обильные зимние запасы — важнейший принцип благополучной зимовки. Выработанный еще бортниками, он нашел убедительное подтверждение практикой колодников, оставаясь незыблемым и для современного пчеловодства, в какой бы системе улья пчел ни водили.

 

Колодники отрабатывали и технологию зимовки пчел. При подготовке к зиме слабые семьи — изроившиеся и поздние рои — объединяли, присыпали одну к другой. Порознь они, как правило, не выживали. Зимовали пчелы как на воле, под открытым небом, так и в укрытиях — омшаниках. Но первые колодники — вчерашние бортники зимовников не знали. Лесные пчелы превосходно переносили любые холода и морозы средней и северной России в колодах, ничем не защищенных, даже не заваленных снегом, находясь всю зиму на помостах, со всех сторон открытых буранам и ветрам. Практика убеждала, что если семьи хорошие и сильные, то не только стужа, но и самые жестокие морозы им не вредны. Колоды и теперь стояли на пчельниках круглый год.

 

В Греции, Италии, Норвегии до сих пор на монетах изображается пчела, которая почитается свыше всех насекомых и служит символом трудолюбия и нравственной чистоты.

 

Низ колоды для тепла и поглощения излишней влага, как и в бортях, обычно заполняли соломой или мхом, оставляя под гнездом свободное десятисантиметровое воздушное пространство. Если соты доходили до пяты — дна колоды, их специально подрезали. Воздушная камера улучшала зимовку. Этот очень важный технологический прием не потерял своей ценности до сих пор. Иногда колоды обертывали снаружи соломой. Зимовали пчелы и без всякого утепления, притом ничуть не хуже утепленных.

 

Зимовники появились позднее. Суровые морозы, оттепели и дожди, ранний припек солнца весной, которые приводили к порче колод, очевидно, заставили находить укрытия для сохранения пчелиных жилищ. К тому же признавали, что слабые, “тощие пчелы” лучше сохраняются от великих морозов в омшаниках. Это обычно были случайные хозяйственные постройки — плетеные клети, обмазанные глиной, погреба, подполья домов, риги, кладовые, бревенчатые, плотно срубленные сараи на мху.

 

Чаще пчелы зимовали плохо, особенно в сырых душных помещениях, семьи ослабевали, много их погибало. Потом стали делать для пчел специальные омшаники.

 

В крестьянском хозяйстве омшаники появились значительно раньше, чем их начали использовать как зимние хранилища пчел. В небольшие низкие рубленые бревенчатые сараи, стены которых мшили для тепла, содержали зимой новорожденных телят и ягнят. Чаще мшаник входил в состав общего хозяйственного двора. Когда пчеловоды начали строить мшаники для своих целей, они располагали их подальше от жилья, поближе к пчельнику, чтобы пчелам было спокойнее зимовать и легче заносить в них ульи. Делали их из толстых бревен. Чтобы омшить (отсюда и название — омшаник), в бревнах вырубали пазы. Омшаники окон не имели, были темными помещениями. Их поэтому иногда называли темниками.

 

Омшаники строили и толстостенными саманными, плетеными, глинобитными. Деревянные для тепла и от морозов чаще углубляли в землю. Появились полуподземные и даже подземные зимовники, которые изолировали пчел от низких температур, с самыми разными вентиляционными устройствами. Чтобы перенести огромный колодный улей с пчелами в зимовник или опустить его в погреб, а весной вынести, требовалось 5—6 сильных мужиков.

 

Впервые создавалась система зимнего содержания пчел в укрытиях. Колоды ставили на подставки, летки оставляли открытыми и зарешечивали от грызунов. Иногда в самом верху для вентиляции специально пробуравливали отверстие, что улучшало зимовку, в помещении прорубали отдушники для выхода излишнего тепла и испарины, которые затыкали в сильные морозы. Губительное действие духоты и сырости продолжает оставаться одной из причин неблагополучной зимовки пчел в помещениях до сих пор.

 

Сама традиционная колода подверглась совершенствованию. В конце-концов ее все-таки распилили. Верхние круги стали выполнять роль медовых магазинов. Значительно облегчился отбор меда.

 

Кроме ульев-стояков, колоды делали и лежачими. Они были распространены в юго-западных районах и на Кавказе. Колода-лежак представляла собой расколотое пополам или вдоль распиленное на две равные части толстое полутораметровое бревно. Чем толще было оно, тем считалось лучше. Самый малый диаметр колоды — 40 см. В обеих половинах выдалбливали середину, так что получалось два корыта. Когда одну половину накладывали на другую, составлялся улей со значительной пустотой.

 

Имел он три круглых летка в торце на линии соединения половинок.

 

Пчелы приващивали соты к верхней половине. Располагались пласты обычно поперек колоды или, как тогда говорили, на теплый занос, от нижней отделялись небольшим пространством — проходами, так что если снимали верхнюю часть колоды, то гнездо не нарушалось, оставалось нетронутым. Щели между половинками пчелы сами заклеивали прополисом, даже если они были сантиметровыми, или их замазывали глиной.

 

Весной пчелы гнездились в той части улья, которая находилась ближе к леткам, через которые поступал свежий воздух. Отсюда семья по мере роста углублялась в середину и к задней стенке, осваивая все пространство. Расплодная зона всегда примыкала к легковой стороне, в конце колоды пчелы складывали мед.

Пасека из колод-лежаков

Колода на козлах

 

Колоду клали на козлы из кольев с небольшим уклоном (голова чуть выше пяты) или подпирали летковый конец большим камнем. Под нижнюю часть, чтобы она не портилась от сырости, подкладывали плаху, камень или колодку. Сверху от дождей и солнца прикрывали берестой или дощатой крышей.

 

Уход за пчелами в лежачих ульях не отличался от стоячих. Мед в хороший год вырезали два-три раза. Его бывало до двух пудов. На зиму колоды сносили под навес и укладывали штабелями, как дрова. Простейшая лежачая колода стала родоначальницей рамочных ульев-лежаков последующих конструкций.

Дуплянки и сапетки.

 

У южных славянских пчеловодов в местностях степных, безлесных возникла и получила довольно широкое распространение дуплянка — бездонная колода. По внешнему виду она напоминала бочонок, поэтому ее называли еще бучек. Истории известны крупные дупл явочные монастырские пасеки. Если обычная колода открывалась сбоку, то дуплянка — снизу, по аналогии с дуплом. Дуплянка и возникла как подражание дуплу — эталону для всякого улья.

 

Дуплянки-бездонки выдалбливали или выпиливали из обрубков мягких пород деревьев — ветлы или липы. Сначала просверливали отверстие длинным буравом, потом узкими пилами выпиливали сердцевину. Высота ее — до метра, толщина стенок — 4—5 см. Трещины замазывали глиной с коровяком. Леток делали в самом низу продолговатым или треугольным по выпавшему суку. Там, где леса было мало, приспосабливали для роев кадушки, плели из соломы колпаки.

 

Дуплянку ставили на доску или прямо на землю, постелив на нее солому, чтобы пчелы не страдали от холода и сырости, особенно весной. На пасеке слабые семейки ставили впереди. Это способствовало усилению их осевшими на них пчелами из других семей во время хорошего медосбора. Весной, если было мало меда в гнездах, давали разведенный мед — сыту. Чашечки с ней ставили под сотами на ночь, чтобы избежать нападения чужих пчел.

 

Доступ к пчелам и гнезду — только снизу. Для этого дуплянку переворачивали вверх дном. Отсюда как на ладони было видно состояние семьи — ее сила, расплодные соты, роевые мисочки и маточники. Так же контролируют состояние семьи и современные пчеловоды-многокорпусники, приподнимая расплодные корпуса и заглядывая в них снизу. Однако как-то воздействовать на пчел в дуплянке прак­тически невозможно.

 

Вырезка меда затруднительна. Дуплянка, пожалуй, представляла больше удобства пчелам, чем пчеловоду. Весной, после зимы, обычно снизу подрезали не занятые пчелами соты, семьи подкармливали, чтобы спасти от голода.

 

Пчеловоды заметили, что в дуплянках пчелы все-таки меньше роились, чем в колодах. В них было прохладнее, тем более когда под ними делали подкопы — ямы 30—35 см глубины, чтобы предоставить пчелам больше места для работы во время медосбора. На яму клали два бруска, на которые и опиралась дуплянка. Пчелы подстраивали соты, опускали их ниже, до дна, заливали медом. Это давало возможность брать гораздо больше полномедных сотов. Однако после проливных дождей в ямы натекала вода. От сырости появлялась плесень в гнезде, оно становилось непригодным для дальнейшего использования. Так как на подкопы ставили лучшие семьи, их приходилось уничтожать, отбирать мед и перетапливать соты.

От дождей ульи накрывали берестой

 

Дупляночное пчеловодство — роевое, как и во всех неразборных примитивных ульях. Пчелы роились сколько хотели.

 

В омшаниках дуплянки клали набок, одну на другую сотами отвесно к полу. Гнездо, открытое снизу, никогда не отсыревало.

 

На Кавказе, в предгорьях Северного Кавказа, в Подкарпатской Руси пчеловоды с незапамятных времен разводили пчел в сапетках — куполообразных корзинах без дна, обмазанных глиной с навозом (слово “сапетка” в переводе с черкесского — “корзинка”). Плели их из гибких ивовых прутьев — лозы (такую сапетку называли лозок) или молодых побегов орешника, из соломы. Иногда лепили из глины, как кувшины. Глиняные ульи называли турецкими, хотя они были распространены и в Греции, и в соседнем Афганистане, и в Иране. Эти примитивные ульи защищали пчел и их гнезда от дождя и ветра, от жары и холода. Они, как правило, небольшие, высотой 70— 80 сантиметров, шириной около полуметра, вмещали по 5—9 сотов.

 

На пчельниках сапетки ставили близко, почти вплотную друг к другу, часто на общую подстилку-подставку или прямо на землю под одну крышу из осоки или соломы. Пчелы в сапетках — этих очень тесных и малых помещениях — оказались неуправляемыми. Для них было характерно безудержное роение. Семьи отпускали по 6—7 роев один другого меньше. Нередко рои сами роились, а семьи после окончания роения снова, во второй раз, входили в состояние роения и начинали роиться. Весь уход состоял в ловле роев, посадке их в ульи и отборе меда. Когда отбирали мед, сапетку (кош) клали набок или переворачивали вниз головой и специальным ножом вырезали куски сотов.

 

Сапетку считают самым древним ульем. Греки с древнейших времен водили пчел в плетеных из лозы ульях, обмазанных глиной. Полагают, что горцы Западного Предкавказья позаимствовали сапетку у греков, поселения которых когда-то процветали на восточном берегу Черного моря. С ними они торговали горным медом, добытым на скалах.

 

У горцев можно было встретить небольшие пчельники под чинарами около саклей и крупные пасеки по нескольку сот сапеток “в горах. Часто размещались они в зоне альпийских лугов, на большой высоте, в неприступных местах, соединенных с долинами узкими пешеходными и конными тропами.

 

Теперь колоду, дуплянку и сапетку можно встретить, пожалуй, только в пчеловодных и краеведческих музеях.

 

Кочевка от снега до снега.

 

Интенсивное освоение земель и уменьшение медоносных растений резко снизили возможности получения меда вблизи населенных пунктов. Образовались периоды, в которые пчелы не накапливали мед, плохо питались сами. Это неизбежно вызывало необходимость отыскивать в других местах богатые источники нектара и подвозить к ним пчел. Родилась новая, кочевая форма пчеловодства, которой в истории отрасли и производстве меда суждено сыграть выдающуюся роль.

 

Первый и весьма важный шаг в этом направлении был сделан уже тогда, когда человек сумел переместить естественные убежища пчел — дупла и борти — на пасеку. Жилищу была придана подвижность, которым оно раньше не обладало. Оказалось, что и сами пчелы способны без осложнений переносить транспортировку и сразу включаться в медосбор на новом месте. Это было великим от­крытием.

 

Россия располагала еще огромными естественными медоносными ресурсами — липовыми лесами, заливными, суходольными и горными лугами. Подтверждают это и гербы с изображением ульев и пчел — символов богатства, трудолюбия и основной занятости населения. Расширялись площади под гречихой и подсолнечником. Мысль о посеве медоносных растений, предназначенных специально для пчел, у русских пчеловодов возникла намного позднее.

Вот так штабелями располагали ульи в укрытиях

 

У других народов, земли которых не изобиловали медоносами, как наша Русская земля, кочевка с пчелами была известна очень давно. У египтян она была обычным явлением. С пчелами они плавали к истокам Нила, где медосбор наступал раньше, а потом, по мере зацветания медоносов, постепенно двигались вниз по течению. Пчелы летали с плотов, медосбор во много раз удлинялся.

 

На острова Эгейского моря кочевали греки. Они плавали с пчелами вокруг заросших медоносами морских берегов на разных судах, и когда суда становились от мёда тяжелыми и погружались глубже, они вырезали соты с медом.

 

Испанцы перевозили пчел на обильные пастбища на мулах, а в странах Азии — вьюками на верблюдах и ослах. В Древнем Риме возили пчел в Сицилию и даже на острова Крит и Кипр.

 

Из истории известно, что древние афиняне вьюками поднимали пчел на гору Гимет, чтобы собрать на ней особый горный мед. Китайцы ежегодно переселяли пчел на места, богатые медом.

 

С давних пор знали кочевое пчеловодство народы Кавказа, хорошо известно оно было в западных и восточных славянских землях.

 

Кочевка требовала немалого искусства. Потревоженные и запертые в ульях пчелы в жаркое летнее время могли задохнуться, соты от толчков обвалиться. Техника перевозки складывалась, отрабатывалась и совершенствовалась в процессе практики.

 

Немало погибло пчелиных семей, зажалено или сорвалось в пропасть навьюченных лошадей, прежде чем были выработаны принципы и сложилась техника кочевого пчеловодства.

 

Пчел перевозили на повозках лошадьми или волами, вьюками, на лодках и баржах как на близкое, так и на дальнее расстояние. Требовалось иногда несколько суток пути. Прежде всего, пчел запирали в улье, чтобы не растерять в дороге, и они не жалили животных. На повозку стелили солому, которая смягчала удары при движении по неровной дороге. Колоды клали боком так, чтобы соты ребрами приходились перпендикулярно дороге, а не плашмя. Предварительно на колодах отмечали мелом направление сотов. Соты опирались на бок улья и стояли прочно. Это исключало их поломку.

 

Сапетки и дуплянки переворачивали и ставили тяжелой головой вниз. Соты также не разрушались. Открытое дно затыкали соломой или обвязывали редкой тканью, которая пропускала воздух. Вентиляция считалась первым условием благополучной перевозки. Беспрепятственный воздухообмен в ульях признается решающим и в современных кочевках.

 

В колодах пчелы уходили в свободное от сотов пространство внизу, а в дуплянках и сапетках поднимались вверх, где также не было сотов. Это улучшало их состояние.

 

На воз устанавливали обыкновенно до 20 дуплянок, между которыми прокладывали солому, которая гасила удары при толчках и сотрясениях. На арбу сапетки ставили в два ряда и два этажа.

На двухколесной горской арбе их умещалось более двадцати.

Воз с ульями хорошо увязывали, чтобы они не шатались. Перевозка волами считалась более удобной. Они шли тихо, ровно, при спуске сдерживали повозку, не так потели, как лошади. Если даже на них и нападали пчелы, вышедшие из какого-нибудь плохо подготовленного к кочевке улья, они на ужаления реагировали не так остро, как лошади, которых удержать в таких случаях почти не удавалось. К тому же волов за одну минуту можно было отпрячь.

В горной местности на лошадь навьючивали две колоды или четыре сапетки.

При многодневных кочевках делали остановки — дневки. В полдень расставляли ульи в стороне от дороги, у медоносов, чтобы пчелы “отдохнули” и полетали. К вечеру, как только солнце садилось, и пчелы возвращались домой, вновь трогались в путь. Ночные перевозки прочно вошли в практику. И сейчас пчел перевозят в ночное время. Если перевозили днем, то выбирали погоду прохладнее, пасмур­нее, чтобы пчелы “не залились” медом, особенно когда его в ульях много. От жары тяжелые соты размягчались, обрушивались, мед вытекал, пчелы тонули в нем и погибали.

 

Если перевозили пчел по рекам, то пользовались самыми большими лодками — баркасами или долблеными дубами. На хорошем баркасе помещалось 50—60 ульев, а в дубе — 20—30 колод.

 

Кочевую пасеку располагали обычно в лесу, на опушке или в кустах, а в поле — во рву или на склоне лощины, чтобы местность защищала пчел от ветра. Семьи послабее ставили ближе к медоносам, впереди сильных, для усиления и выравнивания налетными пчелами.

 

Кочевали неоднократно в сезон — с одного медоноса на другой. Опытные пасечники-знатоки весной вывозили пчел в лес, где много ивы и кленов, потому что понимали, какое значение для усиления семей и подготовки их к решающим медосборам имели весенние нектароносы и пыльценосы, а летом — на поля к посевам гречихи и подсолнечника. Они старались содержать пчел среди обильной медоносной растительности, как говорится, от снега до снега.

 

На Кавказе с сапегками путешествовали около восьми месяцев — с ранней весны до глубокой осени. Часто со стадами овец брали с собой и пчел. Пасеки не только давали много меда, но за это время за счет роев значительно увеличивались. Горцы нередко объединялись в артели по 800— 1000 сапеток, нанимали старого опытного пчеловода, которому поручали весь уход. В период роения — самого на­пряженного времени — хозяева пасек выезжали к пчелам и сами работали с ними. Совместные кочевки себя оправдывали и лучшей организацией перевозки, и снижением затрат труда и времени, и обогащением знаниями, неизбежным при общении. У кабардинцев существовал даже народный праздник — день первого роя. Объединение пчеловодов стало традиционной и распространенной формой организации кочевок к медоносам, которая в любительском и фермерском пчеловодстве сохранилась до наших дней.

 Для жизни в кочевых условиях возили с собой простую походную палатку из холста или соломенных матов.

 Кочевка — старый, надежный и очень выгодный способ пчеловодства.

 

Роебойная система.

 

Отбор меда, особенно из дуплянок и сапеток и, пожалуй, в основном из них, был довольно неудобным и чрезвычайно затруднительным. Эти ульи, кроме нижнего, донного, не имели другого отверстия, через которое можно было бы вырезать медовые соты. Чтобы завладеть медом, в практику вошел способ закуривания пчел. Известен он с глубокой древности, был распространен и у других народов, где пчел водили в сапетках. Сама конструкция улья породила и обусловила эту так называемую роебойную систему пчеловодства.

 Пчел закуривали смертоносным сернистым газом. Небольшой кусок полотна, навернутый на конец палки и пропитанный расплавленной серой, поджигали и подкладывали под дуплянку или сапетку, которую предварительно ставили на вырытую яму. От густого ядовитого дыма пчелы задыхались и осыпались. Закуривали, естественно, тяжелые, медистые ульи. Погибали, таким образом, самые сильные семьи. Из ульев вырезали весь мед.

 

Торговля медом находилась в основном в руках частных предпринимателей и коммерсантов. Медопромышленники осенью ездили по селам и деревням и закупали мед. Они привозили с собой заранее заготовленные серники. Эти купцы-медоломы, в ежовых руках которых целиком находились мелкие крестьянские пчельники, отбирали на них тяжелые ульи, платили пчеловоду мизерную цену за штуку и сами закуривали пчел. Не у каждого пчеловода поднималась на это рука. Мед они большей частью покупали огулом — “на пень”, а не “на пуд”.

 

Земледельцу-пчеляку, занятому хозяйственными заботами, непросто было самому сбыть на рынке лишний мед. Этим и пользовались медовщики-оптовики. С собой они привозили и бочки под мед.

 

Ульи с погибшими пчелами сносили в одно место, где все содержимое в них — мед, пергу, оставшихся на сотах мертвых пчел, а иногда и расплод — складывали в бочку. Для обрубки свозов и отделения сотов от стенок дуплянки и сапетки употребляли особый резец, сделанный из железного прута, один конец которого выкован и заострен в виде лопатки. Улей выскабливали от приставших к стенкам кусочков сотов закругленной кочергой — крюком.

 

В громадной шестипудовой бочке соты уминали и уплотняли деревянным шестом. Этот “битый” мед нередко шел прямо на рынок. Торговля медом-сырцом, или серым медом, не считалась в то время предосудительной. Наоборот, присутствие в меде сотов и пчел подтверждало его натуральность. Однако чаще “битый мед” подвергали обработке. Это повышало на него цену.

 

Скупщики-медопромышленники через отверстие в дне бочки спускали мед-самотек в посуду или очищали серый мед на медоспускной бане. Получался так называемый банный мед, отделенный от воска теплом.

 

Сами пчеловоды вырезанные соты с медом сортировали: светлые обычно шли на продажу, из темных получали мед- самотек, или подцед. Соты складывали в деревянное корыто, на дно которого стелили слой чистой неполоманной соломы-сторновки. Корыто ставили наклонно. Соты мяли руками. Мед через отверстие в корыте стекал в подставленную посуду.

 

Закуривали не только сильные семьи, но и самые слабые, наилегчайшие, не подготовившиеся к зимовке и не способные ее пережить. Плохие семьи давали 2—6 кг меда, а лучшие — 12—16 кг. По до­вольно основательным расчетам Витвицкого, в России ежегодно убивали около 10 миллионов пчелиных семей.

 

При роебойной системе единственное средство поддержать пасеку — рои. Обычно на выбивку шло столько семей, сколько получено новых, то есть уничтожались лишние семьи.

 

Роебойная система имела серьезные недостатки. Умерщвлялись лучшие, сильные семьи, которые могли составить капитал пчеловоду; получали нечистый мед, который ценился на рынке вдвое дешевле меда-подцеда. “Истребление на корень пчел, — писал выдающийся пчеловод и историк прошлого века А.И.Покорский-Жоравко, — есть, без всякого сомнения, истребление капитала”.

 

Противоестественна природе пчеловодства, характеру и национальной душе русского человека грубость приемов. Однако в роебойной системе было и рациональное зерно. Ликвидация слабых, непродуктивных, “худых” семей была целесообразна как в хозяйственном отношении, так и с точки зрения селекции. Пасека избавлялась от семей заведомо плохой наследственности, которые могли ухудшить генетическую основу остальных семей. В зиму оставляли “ульи доброй и средней семенной пчелы”. Сознательно применялись доступные пчеляку приемы племенной работы.

 

Сильные медистые семьи, которых закуривали, успевали отпустить за сезон по нескольку роев. С первыми роями уходили старые матки. Рои-перваки принимали участие в главном медосборе и обеспечивали себя кормом на зиму. Они избегали уничтожения. Сохранялись в них и старые матки — генетическая основа сильных и продуктивных семей. Так что вопреки установившемуся мнению роебойная система в принципе своем не приводила к ухудшению наследственности пчел и их вырождению. Медоносные пчелы сохранили свои превосходные качества до наших дней.

 

Пчеловоды-колодники лесных местностей России в очень редких случаях закуривали пчел, хотя и не держали ненадежных семей. Мед вырезать в колодах несложно. И не все дупляночники и сапеточники приняли роебойную систему и пользовались ею. В немалой степени сказалось отношение к пчеле как существу святому, извечно почитаемому за полезность, трудолюбие и образ жизни, который поражал по­истине неземным совершенством. Убивать пчелу считалось в народе грехом и редкий мог взять его на душу.

 

Было предпринято много попыток найти способы отбора меда без умерщвления пчел. В технологию пчеловодства, в частности, пасечники ввели перегон. Из лучших семей, от которых намечали вырезать мед, пчел пересаживали, перегоняли в новые дуплянки, заранее приготовленные, с прикрепленными к потолку кусками порожних молодых сотов. Улей с пчелами относили в сторону, устанавливали в опро­кинутом положении и выкуривали их. Как только они начинали подниматься вверх, на дуплянку ставили ранее подготовленную дуплянку, место соприкосновения плотно обвязывали холстиной. Пчелы переходили в верхний улей. Пчеляк ускорял переселение постукиванием по нижнему улью. Верхний улей с пчелами ставили на место старого улья, а опорожненный уносили и вырезали из него соты. Такая система получила название перегонной. Она имела бесспорные преимущества перед роебойной. Семьи оставались живыми.

 

Перегон обычно делали недели за две до окончания медосбора или перед последней кочевкой. Семьи-перегоны, будучи сильными, успевшие отстроить гнездо и запастись медом на зиму, становились зимовиками. Даже если на плохой конец часть семей не доживала до весны, этот прием все равно себя оправдывал. Опытные пчеловоды им успешно пользовались.

 

Существовали и другие способы: соединяли по две-три семьи в одну или разгоняли пчел по соседним “пенькам”. Сначала в дуплянке подрезали соты, потом переворачивали ее головой вниз и с помощью дыма и стука сгоняли пчел вверх. Когда они свивались клубком, их черпали большой ложкой и высыпали перед летками других ульев, усиливая их.

Первые усовершенствования ульев.

 

Все белее очевидными становились недостатки наших старых традиционных неразборных ульев, в которых не одно столетие водили пчел на Руси. В них не было возможности следить за состоянием семей, качеством маток, болезнями и воздействовать на них, контролировать роение. Практически пче­лы продолжали оставаться неуправляемыми. Из-за ограниченного объема ни колода, ни тем более дуплянка и сапетка не позволяли получать много меда. Летом все гнездо было занято расплодом, так что пчелы складывали мед только в освобождавшиеся от расплода ячейки. Теснота способствовала роению и снижала работоспособность. Непроизводительно использовались биологические возможности семьи к росту и накоплению продовольственных запасов.

 

Над улучшением ульев работали многие пчеловоды-изобретатели и умельцы. Так как улей — это не только жилище пчел, но и орудие труда, то мысль пчеловодов и была обращена на эту важную производственную сторону. Изобретательство шло и в направлении создания принципиально новых, разборных, составных, складных ульев, более совершенных в техническом и производственном отношении.

 

Главным предметом усовершенствования стал колодный стоячий, а не лежачий улей. Он представлялся пчеловодам самым перспективным, ибо больше других соответствовал природе медоносных пчел и был близок к их естественному жилищу. История подтвердила мудрость и дальновидность пчеловодов, правильность их выбора.

 

Для увеличения объема в обычной колоде вверху выдалбливали квадратное 10 см отверстие или про­долговатое длиной 20 см. Делали отверстие и большего размера. На колоду ставили ящик с начатками сотов.

 

В дуплянках делали круглое отверстие диаметром 5—8 см, так называемый шпунт, на которое клали большой глиняный горшок.

 

Во время главного медосбора через этот проход пчелы поднимались в надставку, застраивали ее сотами и заносили медом. Ульевое пространство увеличивалось. В конце медосбора надставку, залитую медом, снимали. Это был первый в истории магазин, предназначенный для получения меда, — важнейшее достижение практического пчеловодства. В последующих конструкциях ульев невысокие надставки под мед — магазины займут прочное место. Без них трудно представить систему современного пчеловодства — любительского и промышленного.

 

Через отверстие в голове колоды и дуплянки стало удобнее отбирать пчёл для искусственного роя – отгона, пополнять корма на зиму, когда в этом возникала нужда. Оно служило отдушиной в жару и вентиляцией в зимнее время. В ульях современных конструкций верх гнезда открыт полностью, а в съёмном потолке также предусмотрено отверстие, функции которого значительно расширились. Переделывали летки в колоде. Старые, в колодезиях, забивали, а новые провертывали с про­тивоположной стороны. Теперь можно было осматривать гнездо — занос сзади, не мешая улетающим и прилетающим пчелам, меньше раздражая их.

 

Потом колоды стали делать полуразборными и разборными, составными. Их просто распиливали на части и надставляли одну на другую по мере усиления семей. Из верхних надставок брали мед, теперь уже никогда не умертвляя пчел, в нижних размещалось расплодное гнездо. При обильном медосборе колоды увеличивали дополнительными надставками. Это позволяло получать больше меда.

 

Идея составного улья оригинальна и естественна. Она, по словам пчеловодов, самая счастливая. И на этот раз история умалчивает о том, кто первым распилил колоду, сделал поистине исторический шаг к прогрессу пчеловодства. Разборная колода давала возможность увидеть в гнезде то, чего раньше не удавалось подсмотреть, узнать о пчелах неизмеримо больше.

 

Составная колода — далекий предок современного высотного многонадставочного улья, одного из самых совершенных и распространенных в мире.

 

Части колоды размещали в разных положениях и сочетаниях, отыскивая способы наиболее эффективного воздействия на пчел. В дуплянках, в частности, надставки подкладывали под гнездо снизу. Замечали, что расширение улья снизу уменьшало стремление пчел к роению. Пчелы продолжали тянуть соты в нижнее отделение. Здесь матка “закладывала детку”. Сюда постепенно перемещалось расплодное гнездо. Верхнее отделение наполнялось медом. Получался чистый мед без расплода.

 

Потом в улье совсем отпилили головную часть. Впервые гнездо открылось сверху. Появилась возможность изымать мед не сбоку, как в обычной колоде, и не снизу, как в дуплянке и сапетке, а сверху. Пчеловоды-колодники первыми открыли новый путь к гнезду. Это было весьма важной конструкторской находкой, послужившей основанием для дальнейшего совершенствования улья и технологии пчеловодства.

 

Линеечные ульи.

 

Линеечные ульи появились в России в начале XIX века. Их изобрели русские пчеловоды совершенно самостоятельно, независимо от появлений подобных ульев в Европе. Поводом, несомненно, послужила со­ставная колода с отъемным потолком. К нему, подчиняясь природному инстинкту, пчелы приваривали соты. При отъеме потолочной доски вместе с ней поднимались и отламывались соты. Это создавало большие неудобства и навело на мысль вставлять в голову колоды под потолок широкие планки-линейки, к которым пчелы прикрепляли бы соты. Было определено межсотовое расстояние, которое стали соблюдать и между линейками.

 

Для прочности и соблюдения расстояния линейки вставляли в выемки-пазы, которые выбирали в торцовых стенках колоды с противоположных сторон. Вместе со стенками улья они составляли гладкую поверхность, на которую клали потолок. Пчелы, повинуясь воле пчеловода, соты стали прикреплять к линейкам, которые указывали и направление сотам, и поддерживали их.

 

Теперь соты можно было вынимать, притом не только медовые, но и расплодные. Их сначала отделяли ножом от стенок улья, к которым пчелы их приващивали, а потом за линейки вынимали через верх.

 

Гнездо медоносных пчел, веками скрывавшее от человека тайны, теперь стало более доступным. Соты, как листы в книге, уже можно было читать. Открылась возможность переносить соты из одного улья в другой, пополнять корма или подкреплять слабые семьи за счет сильных.

 

Линеечные ульи подошли очень близко к идее рамочного улья. Целые поколения пчеловодов думали в одном направлении и постепенно подходили к этому гениальному изобретению. Линеечный улей дал толчок ко многим открытиям.

 

Выдающийся американский пчеловод Л. Лангстрот тоже начинал с линеечных ульев. Когда он углубил фальцы и утопил в них линейки, обнаружил, что пчелы не приклеили их к потолку прополисом. Над сотами оказалось совершенно свободное пространство, не занятое ни воском, ни прополисом, потолок отделялся без труда. Эта случайность послужила гениальному открытию так называемого ульевого пространства. Соты приобрели неограниченную подвижность.

 

За всю историю пчеловодства немало идей и технических новинок пришло в другие страны из России. Возможно, что линеечный улей — одна из них.

 

Линеечными были не только колоды, но и составные дощатые ульи, в каждую надставку которых врезали до десяти линеек. Дощатым ульям придавали разную форму: прямоугольную, кубическую, шестигранную ячеистую, куполообразную. Пчеловоды-конструкторы настойчиво искали лучший улей.

 

Довольно простой уход за пчелами в колодных и линеечных ульях позволял иметь крупные пасеки. В Сибири и на Алтае, изобилующими богатой естественной медоносной флорой, пасеки пчелопромышленников, лесовладельцев и помещиков насчитывали по одной-две тысячи колод, а то и больше. По две-три сотни семей имели пчеляки в одних руках. Таежные сибирские пасеки славились большими размерами. Мед с алтайского горного разнотравья и лесной растительности тысячами пудов сплавляли по Иртышу в Центральную Россию. Вместе с мехами шли сибирский мед и воск на европейский рынок.

 

Крупные коммерческие пасеки были на Северном Кавказе, в средней полосе России — зонах развитого пчеловодства. Они базировались на посевных сельскохозяйственных медоносах — гречихе и подсолнечнике и на луговой растительности. Немало было пчеловодов в Уфимской и Казанской гу­берниях, которые считали свои ульи тысячами.

 

С принятием христианства создавались монастыри с большим количеством приписанной к ним земли и колодными монастырскими пасеками значительных размеров.

 

Весьма обширными были пасеки — особые “дворы пасечные” — русских царей, расположенные в Рязанской, Владимирской, Белгородской и Московской землях. На них насчитывалось по три-четыре тысячи колод. Они составляли видную статью царских доходов. Измайловская пасека царя Алексея Михайловича считалась одной из лучших в России. На ней было представлено все самое передовое, известное в русском пчеловодстве XVII века.

 

Значение пчеловодства в экономике страны в XVII веке — первой половине XVIII века еще достаточно высокое. Оно продолжало давать мед — единственный сахаристый продукт питания, обладающий высоким энергетическим потенциалом, и уникальное сырье для кондитерской и вино­дельческой промышленности. Воск по-прежнему оставался важным предметом экспорта, служил единственным материалом для выделки церковных свечей и удовлетворения других нужд внутри страны.

 

Кризис колодного пчеловодства. Капитализм в России завоевывал все новые позиции. Вовлекались в земледельческий оборот огромные площади лугов, осваивались природные богатства, строились промышленные предприятия, вырубались жизненно важные леса. Для пчеловодства создавались условия весьма неблагоприятные, которые требовали от пасечников глубоких знаний жизни пчел и коренной перестройки технологии пчеловодства. То, что раньше давала сама природа, теперь можно было получать только искусством и мастерством. Прежде ошибки пчеловода исправлялись обилием роев и меда, теперь при оскудении медоносных ресурсов, каждая ошибка и промах отрицательно отзывались на его хозяйстве.

 

Академик А.М.Бутлеров, оценивая это время, указал на две основные причины, вызвавшие упадок пчеловодства, — непомерное истребление лесов, распашка заповедных лугов и нерациональное ведение дела. Рядовые пчеляки в массе своей к новым условиям как следует не были подготовлены. О пчелах они знали немного — гнезда не разбирались (природа, говорит древняя мудрость, любит скрываться); мешало убеждение, что пчел тревожить нельзя, делать искусственные рои — насиловать “божью мушку”; умели выполнять лишь элементарные работы, “ладить с пчелой”, а не управлять ею. Теперь требовались активное вмешательство в жизнь семьи, интенсивные формы хозяйствования, основанные на науке и более высокой пчеловодной технике.

 

На домашних колодных пчельниках с самодельными ульями и приземистыми омшаниками сидели седобородые старцы — “христовы люди”, так как этот труд по сравнению с другими крестьянскими работами считался нетяжелым, присматривали за пчелами, ловили и сажали в колоды рои.

 

Да и инвентарь был самый примитивный, своего кустарного изготовления — лицевая сетка из конского волоса, лубяная роевня или простое решето с холстинным колпаком, берестяной корец для огребания роев, лубковый желоб для посадки пчел в улей.

 

Немало бытовало разных суеверий и необоснованных предрассудков. Объяснялись они недостаточностью знаний естественной истории пчелы, значение которой для практического пчеловодства первостепенное. Считали, в частности, что с роем вылетает молодая матка, а старая остается, понуждая молодых к вылету; роевые пчелы берут с собой в дорогу не только мед, но и воск, чтобы строить гнездо на новом месте; нападение чужих пчел объясняли не своим недосмотром и небрежностью, а тем, что этих пчел-воровок “напустили”; матка, по представлению старых пчелинцев, непорочна и безгрешна. Подавляющему большинству не было известно, что посещение пчелами цветков имеет отношение к образованию семян и плодов.

 

Не зная способов усиления летной деятельности, прибегали к заговорам, выпуская своих пчел “за темные леса, за быстрые реки, на всякие травы шелковые, где желтые воски, густые меды”. Обращались за помощью к покровителям пчеловодства соловецким святым Зосиме и Савватию.

 

По обычаю башкир, мед отбирали “на молодой месяц”, а не в полнолуние. От этого, по убеждению, пчелы хорошо роятся и дают “богатый мед”. Верили, что пчел можно сглазить и они потом переведутся, поэтому от “дурного глаза” вешали на колья плетня, которым обносили пасеку, лошадиные черепа, оскал зубов и черные пустые глазницы которых якобы устрашали и отпугивали злых духов и охраняли это священное для пчеловода место от сил зла. В эпа- ху феодализма вообще были широко распространены мистика и суеверия, по которым мир полон неподвластных человеку сверхъестественных сил, управляющих всем земным, властвующих над людьми. Не могло обойти это и пчеловодов, для которых мир пчел во многом оставался непознанным, таинственным и загадочным.

 

Предрассудки мешали освоению передовых приемов, которыми владели пчеловоды искусные и знающие, но тем не менее, надо сказать, влияние их на общий ход развития пчеловодства нельзя считать значительным. К началу XVIII века количество добываемых пчеловодных продуктов заметно снизилось. Торговые рынки Европы и Азии уже испытывали недостаток в русском меде и воске. Постепенно сокращалось обращение их и на внутреннем рынке. Значение пчеловодства как источника государственных доходов значительно упало. Кстати, те же социально- экономические причины привели к упадку пчеловодства во всей Европе. При старых способах ухода оно становилось малодоходным, невыгодным, не окупающим затраты труда, не оправдывающим надежд.

 

Кроме повсеместного уничтожения лесов и лугов, запрещения разводить пчел в казенных и заповедных лесах, причиной упадка стал сам образ пчеловодства — роевая и роебойная системы, недостаток зимних и весенних кормовых запасов. Роение приводило к дроблению семей, снижению медосборов, потере роев (десятки тысяч их улетали с пасек), неминуемой гибели слабышей зимой.

 

Зимние потери от голода, слабости, неблагоприятных условий в плохо устроенных омшаниках на крестьянских пчельниках в иные годы достигали половины семей. Оставшиеся в живых, ослабленные от потери пчелы медленно развивались на скудной весенней медоносной растительности, выправлялись лишь к концу главного взятка, роились, и все повторялось сначала. Уменьшение числа семей стано­вилось необратимым процессом.

 

Новичкам, заводившим пчельники, не хватало знаний, а бортники, не имевшие опыта в домашнем пчеловодстве, в непривычных для них условиях не всегда продолжали любимое занятие.

 

Не способствовала стабильности колодного пчеловодства и налоговая политика. Продолжала действовать издавна введенная пчелиная десятина. Владелец пчельника, полевых, лесных и степных пасек должен был отдать хозяину земли или леса десятый, лучший улей. Если у пчеловода не было десяти ульев, то за каждый он платил помещику деньгами так называемые очковые, или пеньковые. С ухудшением природных условий налога эти стали особенно тягостны и оскорбительны, пагубно влияли на пчеловодную отрасль. Пчеловоды из-за скудных доходе», невознаграждающих трудов постепенно оставляли занятие, пасеки исчезали.

 

Петр I и его радикальные реформы, давшие могучий толчок русской исторической жизни, вызвавшие национальный подъем, не смогли возродить былую славу пчеловодства России. Зная, как убавился поступавший в его государеву казну доход от пчеловодства и как много ему требуется средств для преобразований, он своим именным указом от 1704 года повелел брать “с домовых пчельных заводов” де­сятину не пчелами, а деньгами, наложил пошлину на пчел всех категорий, в том числе на монастырские пасеки, которые прежде освобождались от налогов, ужесточил учет и наказание за укрывательство ульев. Однако эти крутые меры оказались бессильными остановить процесс упадка русского пчеловодства.

 

Небезынтересен исторический факт. Петр I сам завел пчельник на берегу Финского залива, неподалеку от Санкт- Петербурга, чтобы вопреки тогдашним утверждениям доказать, что мед при умении можно получать и в этих северных местах. Пчелы находились под присмотром самого царя. Кстати, пчеловодство было фамильным занятием Романовых. Их пасека в Измайловском имении под Москвой велась образцово и славилась на Руси. Петр I был знаком с пчелами с детства.

 

Преемница преобразований Петра Великого дальновидная и заботливая императрица Екатерина II обратила особое внимание на развитие пчеловодства в отечестве и Высочайшим Манифестом от 14 марта 1775 года избавила пчеловодов от всех налогов: “Отрешаем, где есть сбор с бортевого или пчель­ного угодья, и повелеваем впредь оного не сбирать и не платить”. С этого времени начинается заметное оживление пчеловодов и наблюдается повышенный интерес к улучшению пчеловодства. За успешное пчеловодство стали выдавать награды, появились образцовые пасеки, принимались некоторые меры к изучению зарубежного пчеловодства, даже посылали за границу людей, охочих к науке “до содержания пчел касающейся”. Это были нужные государственные меры, продиктованные жизнью, направленные на поддержание и восстановление надежного и традиционного на Руси источника народного богатства. Однако после этого законодательного акта и покровительственных мер, которые предпринимало правительство, решительного сдвига в развитии пчеловодства, к сожале­нию, не наметилось.

 

Дело в том, что начавшееся при Петре I упорядочение лесного хозяйства, завершилось и пчеловоды были выселены из казенных лесов. Выдающийся русский ученый академик Бутлеров указывал: “Многое из крестьян, имевшие пчельники в лесах, оказались в затруднении, когда леса отошли в казну”. Положение в пчеловодстве еще более осложнилось.

 

Постепенное и повсеместное ухудшение пчеловодства историки обычно объясняют производством свекловичного сахара, изобретением керосина, спиртокурением и появлением минеральных восков. Производство этих продуктов, которые считались конкурентами меда, воска и медовых вин, якобы пагубно отразилось на пчеловодном промысле и подорвало его экономические основы. Бесспорно, какое-то влияние они оказали, но не настолько сильное, чтобы считать их решающими.

 

Производство свекловичного сахара, начавшееся в Петровскую эпоху, не обесценило мед, не отвратило пасечников от занятия пчеловодством. Сахар в течение двух веков был очень дорогим, доступным только состоятельным. Простые люди употребляли его редко и мало. С увеличением производства сахара цена на него постепенно снижалась: сначала сравнялась с ценой на мед, а потом и упала ниже в два-три раза. Выожая цена обусловливается, как известно, спросом на продукт. Сахар, к счастью, не стал конкурентом меда даже в зонах промышленного свеклосеяния. Высокая цена на мед сохранялась и в других странах, где сахароварение было развито в широких масштабах.

 

Нельзя недооценивать извечную привычку славян к меду, употреблявших его в пищу постоянно, каждый день, и в разных видах. Полезное влияние его на здоровье было доказано веками, и вряд ли можно найти какой-нибудь другой заменитель меда. “Если бы мы теперь имели и гораздо большее количество меда и воска, чем наши предки, — справедливо говорил Витвицкий, — то и на них тоже на­шлись бы покупатели и заплатили бы хорошую цену, несмотря на введение сахара, сахарной и картофельной патоки”. История подтвердила, что самые изысканные сладости, изготовленные на сахаре, и их обилие не отодвинули мед на задний план, не умалили его славы и популярности, не снизили пищевое и целебное значение.

 

Медоварение упало на Руси не потому, что хлебная водка оказалась лучше прославленных медовых вин, а только из-за недостатка меда и утраты впоследствии классических рецептов приготовления медовых напитков. Меньше станоновилось медоваренных заводов.

 

Высокую питательную ценность и легкую усвояемость меда людьми самых разных возрастов много веков назад признали известные диетологи и врачи мира. Он сразу же, без какой-либо переработки в желудке попадает в кровь. Во время второй мировой войны в госпиталях, как и глюкозу, его вводили в вены раненым, ослабленным из-за потери крови и получали потрясающие результаты.

 

Как бы ни были дешевы парафин, церезин, стеарин и другие минеральные и растительные воска, они не могли заменить пчелиный воск, который все в большем количестве требовался отраслям развивающейся промышленности. Не могла использовать восковые суррогаты для изготовления восковых свечей и русская православная церковь. Считалось это великим, неискупным грехом. Из страны, извечно экспортирующей воск, Россия стала импортером и теперь сама ввозила его из-за гранины. Такого на Руси никогда еще не было.

 

С сожалением и горечью Витвицкий писал: “Наше пчелиное хозяйство упало, потому что не стало знатоков-ревнителей о нем. К сожалению, ни наших отцов, ни нас ни один из русских писателей не остерегал о последствиях пренебрежения этим источником народного продовольствия и богатства”.

 

Такие ученые пчеловоды-знатоки, энергичные ревнители и патриоты пчеловодства появились у нас лишь в конце XVIII — начале XIX столетия. Вся последующая история русского пчеловодства — это стремление возродить его былое могущество, обогатить новыми идеями, научными открытиями, совершенной технологией.

 

Фундаментальные открытия. Первое оригинальное сочинение.

 

Медоносная пчела давно обратила на себя внимание натуралистов и ученых своей стройной общественной жизнью, необыкновенностью архитектуры воскового гнезда, порядком, поразительной слаженностью и неуемностью общего труда. “Пойди поучись трудолюбию у пчелы” — этот мудрый совет был самым употребительным и у древних греков, и у китайцев, и у славян.

 

Выдающийся ученый древности Аристотель еще в IV веке до нашей эры первым начал изучать жизнь пчел, применяя методы научного анализа. С тех пор мировая наука постепенно копила наблюдения. В XVII веке было установлено, что матка — “пчела-правитель”, “царь” — сама откладывает яйца, что она не самец, как думали, а самка.

 

В 1760 году голландский натуралист И.Сваммердам подтвердил пол матки и трутня анатомическим путем. Было открыто, что из личинки рабочей пчелы семья может вывести матку, хотя об этом давно уже знали славянские пчеловоды-бортники.

 

Австрийский пчеловод А.Янша в 1771 году установил, что матка спаривается с трутнем не в гнезде, как полагали, а вне улья.

 

Швейцарский естествоиспытатель Ф.Губер в 1787 году первым наблюдал вылет матки на спаривание и возвращение ее со знаком осеменения.

 

Для естествознания, и в частности биологии медоносной пчелы, XVIII век оказался счастливым.

 

Выдающиеся открытия были сделаны и в XIX столетии. В 1845 году славянский пчеловод Я.Дзержон — “величайший из пчеловодов” — выдвинул теорию происхождения пчел и трутней. Согласно ей матка после спаривания оказывается способной откладывать яйца оплодотворенные и неошюдотворенные. Из одних, оплодотворенных, вырастают только самки — пчелы и матки, а из других, неоплодотворенных, девственных, — только трутни. Неоплодогворенное спермой яйцо — живой организм. Эмбрион развивается и изменяется, превращаясь в личинку, а потом и во взрослое насекомое. Открытие партеногенетического размножения сделало целую эпоху в естественной истории медоносной пчелы.

 

Успехи мировой науки постепенно становились известными и русским пчеловодам. Начали появляться переводные сочинения о пчелах и зарубежном пчеловодстве, которые, однако, были далеки от российской действительности и специфики отечественного пчеловодства, малополезны пчеловодам-практикам.

 

В 1767 году в “Трудах” Вольного экономического общества была опубликована статья известного ученого и писателя, члена-корреспондента Российской Академии наук П.И.Рычкова “О содержании пчел”. Эта статья — первенец русской непереводной литературы по пчеловодству, положившая начало дальнейшим оригинальным журнальным публикациям. До этого мы не имели ни одного собственного описания пчеловодства. А знатоков пчеловодного промысла, как известно, у нас исстари было много, и их опыт был бы весьма полезным для пчеловодов России.

 

В обширной и обстоятельной статье своей Рычков описал технику ухода за пчелами с весны до весны, обобщил опыт пчеловодов Оренбургской, Казанской и Симбирской губерний — русских, татар, мордвы, чувашей, подметил тонкости и особенности содержания. Сам автор выступает незаурядным знатоком пчеловодства. Немало высказал он новых и ценных мыслей. “Если хорошие и сильные пчелы, — писал он, — то не только стужа, но и самый жестокий мороз им не вредит”. Из древесных медоносов самым лучшим считал липу, а из травянистых — гречиху. Выступал в защиту липняков от истребления, подчеркивал важное экономическое значение пчеловодства для страны, как это было в недалеком прошлом и как должно быть теперь и в будущем.

 

Автор статьи, “муж великого разума”, так говорил о своем сочинении: “Желаю, дабы сим моим первым, хотя и слабым описанием к лучшим и достойнейшим наблюдениям побуждены были люди искусные и любопытные”, ибо “осталось весьма еще много достойного к рассмотрению и удивлению”. Было это только началом.

 

Рычков оставил нам еще несколько весьма любопытных статей по пчеловодству, опубликованных в “Трудах” общества.

 

Вольное экономическое общество — солидная и престижная научно-общественная организация, задача которой состояла в изучении земледелия и всей хозяйственной жизни России. В него входили такие знаменитости, как фельдмаршал М.И.Кутузов, поэт Г.Р Державин, писатель Л.Н. Толстой, литературный критик В.В.Стасов, почвовед профессор В.В.Докучаев, химики академики Д.И.Менделеев и А.М.Бутлеров. Общество активно способствовало улучшению и развитию отечественного пчеловодства. Отвечал этому направлению и эпиграф — девиз общества, который стоял в “Трудах” — очень авторитетного, влиятельного и популярного издания: “Пчелы, в улей мед приносящие”. На их страницах в течение почти двух столетий систематически публиковались весьма полезные статьи русских пчело­водов на самые разные темы. Здесь начинали свою литературную и просветительскую деятельность многие наши выдающиеся ученые-пчеловоды, работы которых оказали сильнейшее влияние на отечественное пчеловодство, его восстановление и перестройку на научных, рациональных началах.

 

 

Колоду клали на козлы из кольев с небольшим уклоном (голова чуть выше пяты) или подпирали летковый конец большим камнем. Под нижнюю часть, чтобы она не портилась от сырости, подкладывали плаху, камень или колодку. Сверху от дождей и солнца прикрывали берестой или дощатой крышей.

 

Уход за пчелами в лежачих ульях не отличался от стоячих. Мед в хороший год вырезали два-три раза. Его бывало до двух пудов. На зиму колоды сносили под навес и укладывали штабелями, как дрова. Простейшая лежачая колода стала родоначальницей рамочных ульев-лежаков последующих конструкций.

Дуплянки и сапетки.

 

У южных славянских пчеловодов в местностях степных, безлесных возникла и получила довольно широкое распространение дуплянка — бездонная колода. По внешнему виду она напоминала бочонок, поэтому ее называли еще бучек. Истории известны крупные дупл явочные монастырские пасеки. Если обычная колода открывалась сбоку, то дуплянка — снизу, по аналогии с дуплом. Дуплянка и возникла как подражание дуплу — эталону для всякого улья.

 

Дуплянки-бездонки выдалбливали или выпиливали из обрубков мягких пород деревьев — ветлы или липы. Сначала просверливали отверстие длинным буравом, потом узкими пилами выпиливали сердцевину. Высота ее — до метра, толщина стенок — 4—5 см. Трещины замазывали глиной с коровяком. Леток делали в самом низу продолговатым или треугольным по выпавшему суку. Там, где леса было мало, приспосабливали для роев кадушки, плели из соломы колпаки.

 

Дуплянку ставили на доску или прямо на землю, постелив на нее солому, чтобы пчелы не страдали от холода и сырости, особенно весной. На пасеке слабые семейки ставили впереди. Это способствовало усилению их осевшими на них пчелами из других семей во время хорошего медосбора. Весной, если было мало меда в гнездах, давали разведенный мед — сыту. Чашечки с ней ставили под сотами на ночь, чтобы избежать нападения чужих пчел.

 

Доступ к пчелам и гнезду — только снизу. Для этого дуплянку переворачивали вверх дном. Отсюда как на ладони было видно состояние семьи — ее сила, расплодные соты, роевые мисочки и маточники. Так же контролируют состояние семьи и современные пчеловоды-многокорпусники, приподнимая расплодные корпуса и заглядывая в них снизу. Однако как-то воздействовать на пчел в дуплянке прак­тически невозможно.

 

Вырезка меда затруднительна. Дуплянка, пожалуй, представляла больше удобства пчелам, чем пчеловоду. Весной, после зимы, обычно снизу подрезали не занятые пчелами соты, семьи подкармливали, чтобы спасти от голода.

 

Пчеловоды заметили, что в дуплянках пчелы все-таки меньше роились, чем в колодах. В них было прохладнее, тем более когда под ними делали подкопы — ямы 30—35 см глубины, чтобы предоставить пчелам больше места для работы во время медосбора. На яму клали два бруска, на которые и опиралась дуплянка. Пчелы подстраивали соты, опускали их ниже, до дна, заливали медом. Это давало возможность брать гораздо больше полномедных сотов. Однако после проливных дождей в ямы натекала вода. От сырости появлялась плесень в гнезде, оно становилось непригодным для дальнейшего использования. Так как на подкопы ставили лучшие семьи, их приходилось уничтожать, отбирать мед и перетапливать соты.

Дупляночное пчеловодство — роевое, как и во всех неразборных примитивных ульях. Пчелы роились сколько хотели.

 

В омшаниках дуплянки клали набок, одну на другую сотами отвесно к полу. Гнездо, открытое снизу, никогда не отсыревало.

 

На Кавказе, в предгорьях Северного Кавказа, в Подкарпатской Руси пчеловоды с незапамятных времен разводили пчел в сапетках — куполообразных корзинах без дна, обмазанных глиной с навозом (слово “сапетка” в переводе с черкесского — “корзинка”). Плели их из гибких ивовых прутьев — лозы (такую сапетку называли лозок) или молодых побегов орешника, из соломы. Иногда лепили из глины, как кувшины. Глиняные ульи называли турецкими, хотя они были распространены и в Греции, и в соседнем Афганистане, и в Иране. Эти примитивные ульи защищали пчел и их гнезда от дождя и ветра, от жары и холода. Они, как правило, небольшие, высотой 70— 80 сантиметров, шириной около полуметра, вмещали по 5—9 сотов.

 

На пчельниках сапетки ставили близко, почти вплотную друг к другу, часто на общую подстилку-подставку или прямо на землю под одну крышу из осоки или соломы. Пчелы в сапетках — этих очень тесных и малых помещениях — оказались неуправляемыми. Для них было характерно безудержное роение. Семьи отпускали по 6—7 роев один другого меньше. Нередко рои сами роились, а семьи после окончания роения снова, во второй раз, входили в состояние роения и начинали роиться. Весь уход состоял в ловле роев, посадке их в ульи и отборе меда. Когда отбирали мед, сапетку (кош) клали набок или переворачивали вниз головой и специальным ножом вырезали куски сотов.

 

Сапетку считают самым древним ульем. Греки с древнейших времен водили пчел в плетеных из лозы ульях, обмазанных глиной. Полагают, что горцы Западного Предкавказья позаимствовали сапетку у греков, поселения которых когда-то процветали на восточном берегу Черного моря. С ними они торговали горным медом, добытым на скалах.

 

У горцев можно было встретить небольшие пчельники под чинарами около саклей и крупные пасеки по нескольку сот сапеток “в горах. Часто размещались они в зоне альпийских лугов, на большой высоте, в неприступных местах, соединенных с долинами узкими пешеходными и конными тропами.

 

Теперь колоду, дуплянку и сапетку можно встретить, пожалуй, только в пчеловодных и краеведческих музеях.

 

Кочевка от снега до снега.

 

Интенсивное освоение земель и уменьшение медоносных растений резко снизили возможности получения меда вблизи населенных пунктов. Образовались периоды, в которые пчелы не накапливали мед, плохо питались сами. Это неизбежно вызывало необходимость отыскивать в других местах богатые источники нектара и подвозить к ним пчел. Родилась новая, кочевая форма пчеловодства, которой в истории отрасли и производстве меда суждено сыграть выдающуюся роль.

 

Первый и весьма важный шаг в этом направлении был сделан уже тогда, когда человек сумел переместить естественные убежища пчел — дупла и борти — на пасеку. Жилищу была придана подвижность, которым оно раньше не обладало. Оказалось, что и сами пчелы способны без осложнений переносить транспортировку и сразу включаться в медосбор на новом месте. Это было великим от­крытием.

 

Россия располагала еще огромными естественными медоносными ресурсами — липовыми лесами, заливными, суходольными и горными лугами. Подтверждают это и гербы с изображением ульев и пчел — символов богатства, трудолюбия и основной занятости населения. Расширялись площади под гречихой и подсолнечником. Мысль о посеве медоносных растений, предназначенных специально для пчел, у русских пчеловодов возникла намного позднее.

 

У других народов, земли которых не изобиловали медоносами, как наша Русская земля, кочевка с пчелами была известна очень давно. У египтян она была обычным явлением. С пчелами они плавали к истокам Нила, где медосбор наступал раньше, а потом, по мере зацветания медоносов, постепенно двигались вниз по течению. Пчелы летали с плотов, медосбор во много раз удлинялся.

 

На острова Эгейского моря кочевали греки. Они плавали с пчелами вокруг заросших медоносами морских берегов на разных судах, и когда суда становились от мёда тяжелыми и погружались глубже, они вырезали соты с медом.

 

Испанцы перевозили пчел на обильные пастбища на мулах, а в странах Азии — вьюками на верблюдах и ослах. В Древнем Риме возили пчел в Сицилию и даже на острова Крит и Кипр.

 

Из истории известно, что древние афиняне вьюками поднимали пчел на гору Гимет, чтобы собрать на ней особый горный мед. Китайцы ежегодно переселяли пчел на места, богатые медом.

 

С давних пор знали кочевое пчеловодство народы Кавказа, хорошо известно оно было в западных и восточных славянских землях.

 

Кочевка требовала немалого искусства. Потревоженные и запертые в ульях пчелы в жаркое летнее время могли задохнуться, соты от толчков обвалиться. Техника перевозки складывалась, отрабатывалась и совершенствовалась в процессе практики.

 

Немало погибло пчелиных семей, зажалено или сорвалось в пропасть навьюченных лошадей, прежде чем были выработаны принципы и сложилась техника кочевого пчеловодства.

 

Пчел перевозили на повозках лошадьми или волами, вьюками, на лодках и баржах как на близкое, так и на дальнее расстояние. Требовалось иногда несколько суток пути. Прежде всего, пчел запирали в улье, чтобы не растерять в дороге, и они не жалили животных. На повозку стелили солому, которая смягчала удары при движении по неровной дороге. Колоды клали боком так, чтобы соты ребрами приходились перпендикулярно дороге, а не плашмя. Предварительно на колодах отмечали мелом направление сотов. Соты опирались на бок улья и стояли прочно. Это исключало их поломку.

 

Сапетки и дуплянки переворачивали и ставили тяжелой головой вниз. Соты также не разрушались. Открытое дно затыкали соломой или обвязывали редкой тканью, которая пропускала воздух. Вентиляция считалась первым условием благополучной перевозки. Беспрепятственный воздухообмен в ульях признается решающим и в современных кочевках.

 

В колодах пчелы уходили в свободное от сотов пространство внизу, а в дуплянках и сапетках поднимались вверх, где также не было сотов. Это улучшало их состояние.

 

На воз устанавливали обыкновенно до 20 дуплянок, между которыми прокладывали солому, которая гасила удары при толчках и сотрясениях. На арбу сапетки ставили в два ряда и два этажа.

 

На двухколесной горской арбе их умещалось более двадцати.

 

Воз с ульями хорошо увязывали, чтобы они не шатались. Перевозка волами считалась более удобной. Они шли тихо, ровно, при спуске сдерживали повозку, не так потели, как лошади. Если даже на них и нападали пчелы, вышедшие из какого-нибудь плохо подготовленного к кочевке улья, они на ужаления реагировали не так остро, как лошади, которых удержать в таких случаях почти не удавалось. К тому же волов за одну минуту можно было отпрячь.

 

В горной местности на лошадь навьючивали две колоды или четыре сапетки.

 

При многодневных кочевках делали остановки — дневки. В полдень расставляли ульи в стороне от дороги, у медоносов, чтобы пчелы “отдохнули” и полетали. К вечеру, как только солнце садилось, и пчелы возвращались домой, вновь трогались в путь. Ночные перевозки прочно вошли в практику. И сейчас пчел перевозят в ночное время. Если перевозили днем, то выбирали погоду прохладнее, пасмур­нее, чтобы пчелы “не залились” медом, особенно когда его в ульях много. От жары тяжелые соты размягчались, обрушивались, мед вытекал, пчелы тонули в нем и погибали.

 

Если перевозили пчел по рекам, то пользовались самыми большими лодками — баркасами или долблеными дубами. На хорошем баркасе помещалось 50—60 ульев, а в дубе — 20—30 колод.

 

Кочевую пасеку располагали обычно в лесу, на опушке или в кустах, а в поле — во рву или на склоне лощины, чтобы местность защищала пчел от ветра. Семьи послабее ставили ближе к медоносам, впереди сильных, для усиления и выравнивания налетными пчелами.

 

Кочевали неоднократно в сезон — с одного медоноса на другой. Опытные пасечники-знатоки весной вывозили пчел в лес, где много ивы и кленов, потому что понимали, какое значение для усиления семей и подготовки их к решающим медосборам имели весенние нектароносы и пыльценосы, а летом — на поля к посевам гречихи и подсолнечника. Они старались содержать пчел среди обильной медоносной растительности, как говорится, от снега до снега.

 

На Кавказе с сапегками путешествовали около восьми месяцев — с ранней весны до глубокой осени. Часто со стадами овец брали с собой и пчел. Пасеки не только давали много меда, но за это время за счет роев значительно увеличивались. Горцы нередко объединялись в артели по 800— 1000 сапеток, нанимали старого опытного пчеловода, которому поручали весь уход. В период роения — самого на­пряженного времени — хозяева пасек выезжали к пчелам и сами работали с ними. Совместные кочевки себя оправдывали и лучшей организацией перевозки, и снижением затрат труда и времени, и обогащением знаниями, неизбежным при общении. У кабардинцев существовал даже народный праздник — день первого роя. Объединение пчеловодов стало традиционной и распространенной формой организации кочевок к медоносам, которая в любительском и фермерском пчеловодстве сохранилась до наших дней.

 

Для жизни в кочевых условиях возили с собой простую походную палатку из холста или соломенных матов.

Кочевка — старый, надежный и очень выгодный способ пчеловодства.

 

Роебойная система.

 

Отбор меда, особенно из дуплянок и сапеток и, пожалуй, в основном из них, был довольно неудобным и чрезвычайно затруднительным. Эти ульи, кроме нижнего, донного, не имели другого отверстия, через которое можно было бы вырезать медовые соты. Чтобы завладеть медом, в практику вошел способ закуривания пчел. Известен он с глубокой древности, был распространен и у других народов, где пчел водили в сапетках. Сама конструкция улья породила и обусловила эту так называемую роебойную систему пчеловодства.

 

Пчел закуривали смертоносным сернистым газом. Небольшой кусок полотна, навернутый на конец палки и пропитанный расплавленной серой, поджигали и подкладывали под дуплянку или сапетку, которую предварительно ставили на вырытую яму. От густого ядовитого дыма пчелы задыхались и осыпались. Закуривали, естественно, тяжелые, медистые ульи. Погибали, таким образом, самые сильные семьи. Из ульев вырезали весь мед.

 

Торговля медом находилась в основном в руках частных предпринимателей и коммерсантов. Медопромышленники осенью ездили по селам и деревням и закупали мед. Они привозили с собой заранее заготовленные серники. Эти купцы-медоломы, в ежовых руках которых целиком находились мелкие крестьянские пчельники, отбирали на них тяжелые ульи, платили пчеловоду мизерную цену за штуку и сами закуривали пчел. Не у каждого пчеловода поднималась на это рука. Мед они большей частью покупали огулом — “на пень”, а не “на пуд”.

 

Земледельцу-пчеляку, занятому хозяйственными заботами, непросто было самому сбыть на рынке лишний мед. Этим и пользовались медовщики-оптовики. С собой они привозили и бочки под мед.

 

Ульи с погибшими пчелами сносили в одно место, где все содержимое в них — мед, пергу, оставшихся на сотах мертвых пчел, а иногда и расплод — складывали в бочку. Для обрубки свозов и отделения сотов от стенок дуплянки и сапетки употребляли особый резец, сделанный из железного прута, один конец которого выкован и заострен в виде лопатки. Улей выскабливали от приставших к стенкам кусочков сотов закругленной кочергой — крюком.

 

В громадной шестипудовой бочке соты уминали и уплотняли деревянным шестом. Этот “битый” мед нередко шел прямо на рынок. Торговля медом-сырцом, или серым медом, не считалась в то время предосудительной. Наоборот, присутствие в меде сотов и пчел подтверждало его натуральность. Однако чаще “битый мед” подвергали обработке. Это повышало на него цену.

 

Скупщики-медопромышленники через отверстие в дне бочки спускали мед-самотек в посуду или очищали серый мед на медоспускной бане. Получался так называемый банный мед, отделенный от воска теплом.

 

Сами пчеловоды вырезанные соты с медом сортировали: светлые обычно шли на продажу, из темных получали мед- самотек, или подцед. Соты складывали в деревянное корыто, на дно которого стелили слой чистой неполоманной соломы-сторновки. Корыто ставили наклонно. Соты мяли руками. Мед через отверстие в корыте стекал в подставленную посуду.

 

Закуривали не только сильные семьи, но и самые слабые, наилегчайшие, не подготовившиеся к зимовке и не способные ее пережить. Плохие семьи давали 2—6 кг меда, а лучшие — 12—16 кг. По до­вольно основательным расчетам Витвицкого, в России ежегодно убивали около 10 миллионов пчелиных семей.

 

При роебойной системе единственное средство поддержать пасеку — рои. Обычно на выбивку шло столько семей, сколько получено новых, то есть уничтожались лишние семьи.

 

Роебойная система имела серьезные недостатки. Умерщвлялись лучшие, сильные семьи, которые могли составить капитал пчеловоду; получали нечистый мед, который ценился на рынке вдвое дешевле меда-подцеда. “Истребление на корень пчел, — писал выдающийся пчеловод и историк прошлого века А.И.Покорский-Жоравко, — есть, без всякого сомнения, истребление капитала”.

 

Противоестественна природе пчеловодства, характеру и национальной душе русского человека грубость приемов. Однако в роебойной системе было и рациональное зерно. Ликвидация слабых, непродуктивных, “худых” семей была целесообразна как в хозяйственном отношении, так и с точки зрения селекции. Пасека избавлялась от семей заведомо плохой наследственности, которые могли ухудшить генетическую основу остальных семей. В зиму оставляли “ульи доброй и средней семенной пчелы”. Сознательно применялись доступные пчеляку приемы племенной работы.

 

Сильные медистые семьи, которых закуривали, успевали отпустить за сезон по нескольку роев. С первыми роями уходили старые матки. Рои-перваки принимали участие в главном медосборе и обеспечивали себя кормом на зиму. Они избегали уничтожения. Сохранялись в них и старые матки — генетическая основа сильных и продуктивных семей. Так что вопреки установившемуся мнению роебойная система в принципе своем не приводила к ухудшению наследственности пчел и их вырождению. Медоносные пчелы сохранили свои превосходные качества до наших дней.

 

Пчеловоды-колодники лесных местностей России в очень редких случаях закуривали пчел, хотя и не держали ненадежных семей. Мед вырезать в колодах несложно. И не все дупляночники и сапеточники приняли роебойную систему и пользовались ею. В немалой степени сказалось отношение к пчеле как существу святому, извечно почитаемому за полезность, трудолюбие и образ жизни, который поражал по­истине неземным совершенством. Убивать пчелу считалось в народе грехом и редкий мог взять его на душу.

 

Было предпринято много попыток найти способы отбора меда без умерщвления пчел. В технологию пчеловодства, в частности, пасечники ввели перегон. Из лучших семей, от которых намечали вырезать мед, пчел пересаживали, перегоняли в новые дуплянки, заранее приготовленные, с прикрепленными к потолку кусками порожних молодых сотов. Улей с пчелами относили в сторону, устанавливали в опро­кинутом положении и выкуривали их. Как только они начинали подниматься вверх, на дуплянку ставили ранее подготовленную дуплянку, место соприкосновения плотно обвязывали холстиной. Пчелы переходили в верхний улей. Пчеляк ускорял переселение постукиванием по нижнему улью. Верхний улей с пчелами ставили на место старого улья, а опорожненный уносили и вырезали из него соты. Такая система получила название перегонной. Она имела бесспорные преимущества перед роебойной. Семьи оставались живыми.

 

Перегон обычно делали недели за две до окончания медосбора или перед последней кочевкой. Семьи-перегоны, будучи сильными, успевшие отстроить гнездо и запастись медом на зиму, становились зимовиками. Даже если на плохой конец часть семей не доживала до весны, этот прием все равно себя оправдывал. Опытные пчеловоды им успешно пользовались.

 Существовали и другие способы: соединяли по две-три семьи в одну или разгоняли пчел по соседним “пенькам”. Сначала в дуплянке подрезали соты, потом переворачивали ее головой вниз и с помощью дыма и стука сгоняли пчел вверх. Когда они свивались клубком, их черпали большой ложкой и высыпали перед летками других ульев, усиливая их.

Первые усовершенствования ульев.

 Все белее очевидными становились недостатки наших старых традиционных неразборных ульев, в которых не одно столетие водили пчел на Руси. В них не было возможности следить за состоянием семей, качеством маток, болезнями и воздействовать на них, контролировать роение. Практически пче­лы продолжали оставаться неуправляемыми. Из-за ограниченного объема ни колода, ни тем более дуплянка и сапетка не позволяли получать много меда. Летом все гнездо было занято расплодом, так что пчелы складывали мед только в освобождавшиеся от расплода ячейки. Теснота способствовала роению и снижала работоспособность. Непроизводительно использовались биологические возможности семьи к росту и накоплению продовольственных запасов.

 

Над улучшением ульев работали многие пчеловоды-изобретатели и умельцы. Так как улей — это не только жилище пчел, но и орудие труда, то мысль пчеловодов и была обращена на эту важную производственную сторону. Изобретательство шло и в направлении создания принципиально новых, разборных, составных, складных ульев, более совершенных в техническом и производственном отношении.

 

Главным предметом усовершенствования стал колодный стоячий, а не лежачий улей. Он представлялся пчеловодам самым перспективным, ибо больше других соответствовал природе медоносных пчел и был близок к их естественному жилищу. История подтвердила мудрость и дальновидность пчеловодов, правильность их выбора.

 

Для увеличения объема в обычной колоде вверху выдалбливали квадратное 10 см отверстие или про­долговатое длиной 20 см. Делали отверстие и большего размера. На колоду ставили ящик с начатками сотов.

 

В дуплянках делали круглое отверстие диаметром 5—8 см, так называемый шпунт, на которое клали большой глиняный горшок.

 

Во время главного медосбора через этот проход пчелы поднимались в надставку, застраивали ее сотами и заносили медом. Ульевое пространство увеличивалось. В конце медосбора надставку, залитую медом, снимали. Это был первый в истории магазин, предназначенный для получения меда, — важнейшее достижение практического пчеловодства. В последующих конструкциях ульев невысокие надставки под мед — магазины займут прочное место. Без них трудно представить систему современного пчеловодства — любительского и промышленного.

 

Через отверстие в голове колоды и дуплянки стало удобнее отбирать пчёл для искусственного роя – отгона, пополнять корма на зиму, когда в этом возникала нужда. Оно служило отдушиной в жару и вентиляцией в зимнее время. В ульях современных конструкций верх гнезда открыт полностью, а в съёмном потолке также предусмотрено отверстие, функции которого значительно расширились. Переделывали летки в колоде. Старые, в колодезиях, забивали, а новые провертывали с про­тивоположной стороны. Теперь можно было осматривать гнездо — занос сзади, не мешая улетающим и прилетающим пчелам, меньше раздражая их.

 

Потом колоды стали делать полуразборными и разборными, составными. Их просто распиливали на части и надставляли одну на другую по мере усиления семей. Из верхних надставок брали мед, теперь уже никогда не умертвляя пчел, в нижних размещалось расплодное гнездо. При обильном медосборе колоды увеличивали дополнительными надставками. Это позволяло получать больше меда.

 

Идея составного улья оригинальна и естественна. Она, по словам пчеловодов, самая счастливая. И на этот раз история умалчивает о том, кто первым распилил колоду, сделал поистине исторический шаг к прогрессу пчеловодства. Разборная колода давала возможность увидеть в гнезде то, чего раньше не удавалось подсмотреть, узнать о пчелах неизмеримо больше.

 

Составная колода — далекий предок современного высотного многонадставочного улья, одного из самых совершенных и распространенных в мире.

 

Части колоды размещали в разных положениях и сочетаниях, отыскивая способы наиболее эффективного воздействия на пчел. В дуплянках, в частности, надставки подкладывали под гнездо снизу. Замечали, что расширение улья снизу уменьшало стремление пчел к роению. Пчелы продолжали тянуть соты в нижнее отделение. Здесь матка “закладывала детку”. Сюда постепенно перемещалось расплодное гнездо. Верхнее отделение наполнялось медом. Получался чистый мед без расплода.

 

Потом в улье совсем отпилили головную часть. Впервые гнездо открылось сверху. Появилась возможность изымать мед не сбоку, как в обычной колоде, и не снизу, как в дуплянке и сапетке, а сверху. Пчеловоды-колодники первыми открыли новый путь к гнезду. Это было весьма важной конструкторской находкой, послужившей основанием для дальнейшего совершенствования улья и технологии пчеловодства.

 

Линеечные ульи.

 

Линеечные ульи появились в России в начале XIX века. Их изобрели русские пчеловоды совершенно самостоятельно, независимо от появлений подобных ульев в Европе. Поводом, несомненно, послужила со­ставная колода с отъемным потолком. К нему, подчиняясь природному инстинкту, пчелы приваривали соты. При отъеме потолочной доски вместе с ней поднимались и отламывались соты. Это создавало большие неудобства и навело на мысль вставлять в голову колоды под потолок широкие планки-линейки, к которым пчелы прикрепляли бы соты. Было определено межсотовое расстояние, которое стали соблюдать и между линейками.

 

Для прочности и соблюдения расстояния линейки вставляли в выемки-пазы, которые выбирали в торцовых стенках колоды с противоположных сторон. Вместе со стенками улья они составляли гладкую поверхность, на которую клали потолок. Пчелы, повинуясь воле пчеловода, соты стали прикреплять к линейкам, которые указывали и направление сотам, и поддерживали их.

 

Теперь соты можно было вынимать, притом не только медовые, но и расплодные. Их сначала отделяли ножом от стенок улья, к которым пчелы их приващивали, а потом за линейки вынимали через верх.

 

Гнездо медоносных пчел, веками скрывавшее от человека тайны, теперь стало более доступным. Соты, как листы в книге, уже можно было читать. Открылась возможность переносить соты из одного улья в другой, пополнять корма или подкреплять слабые семьи за счет сильных.

 

Линеечные ульи подошли очень близко к идее рамочного улья. Целые поколения пчеловодов думали в одном направлении и постепенно подходили к этому гениальному изобретению. Линеечный улей дал толчок ко многим открытиям.

 

Выдающийся американский пчеловод Л. Лангстрот тоже начинал с линеечных ульев. Когда он углубил фальцы и утопил в них линейки, обнаружил, что пчелы не приклеили их к потолку прополисом. Над сотами оказалось совершенно свободное пространство, не занятое ни воском, ни прополисом, потолок отделялся без труда. Эта случайность послужила гениальному открытию так называемого ульевого пространства. Соты приобрели неограниченную подвижность.

 

За всю историю пчеловодства немало идей и технических новинок пришло в другие страны из России. Возможно, что линеечный улей — одна из них.

 

Линеечными были не только колоды, но и составные дощатые ульи, в каждую надставку которых врезали до десяти линеек. Дощатым ульям придавали разную форму: прямоугольную, кубическую, шестигранную ячеистую, куполообразную. Пчеловоды-конструкторы настойчиво искали лучший улей.

 

Довольно простой уход за пчелами в колодных и линеечных ульях позволял иметь крупные пасеки. В Сибири и на Алтае, изобилующими богатой естественной медоносной флорой, пасеки пчелопромышленников, лесовладельцев и помещиков насчитывали по одной-две тысячи колод, а то и больше. По две-три сотни семей имели пчеляки в одних руках. Таежные сибирские пасеки славились большими размерами. Мед с алтайского горного разнотравья и лесной растительности тысячами пудов сплавляли по Иртышу в Центральную Россию. Вместе с мехами шли сибирский мед и воск на европейский рынок.

 

Крупные коммерческие пасеки были на Северном Кавказе, в средней полосе России — зонах развитого пчеловодства. Они базировались на посевных сельскохозяйственных медоносах — гречихе и подсолнечнике и на луговой растительности. Немало было пчеловодов в Уфимской и Казанской гу­берниях, которые считали свои ульи тысячами.

 

С принятием христианства создавались монастыри с большим количеством приписанной к ним земли и колодными монастырскими пасеками значительных размеров.

 

Весьма обширными были пасеки — особые “дворы пасечные” — русских царей, расположенные в Рязанской, Владимирской, Белгородской и Московской землях. На них насчитывалось по три-четыре тысячи колод. Они составляли видную статью царских доходов. Измайловская пасека царя Алексея Михайловича считалась одной из лучших в России. На ней было представлено все самое передовое, известное в русском пчеловодстве XVII века.

 

Значение пчеловодства в экономике страны в XVII веке — первой половине XVIII века еще достаточно высокое. Оно продолжало давать мед — единственный сахаристый продукт питания, обладающий высоким энергетическим потенциалом, и уникальное сырье для кондитерской и вино­дельческой промышленности. Воск по-прежнему оставался важным предметом экспорта, служил единственным материалом для выделки церковных свечей и удовлетворения других нужд внутри страны.

 

Кризис колодного пчеловодства. Капитализм в России завоевывал все новые позиции. Вовлекались в земледельческий оборот огромные площади лугов, осваивались природные богатства, строились промышленные предприятия, вырубались жизненно важные леса. Для пчеловодства создавались условия весьма неблагоприятные, которые требовали от пасечников глубоких знаний жизни пчел и коренной перестройки технологии пчеловодства. То, что раньше давала сама природа, теперь можно было получать только искусством и мастерством. Прежде ошибки пчеловода исправлялись обилием роев и меда, теперь при оскудении медоносных ресурсов, каждая ошибка и промах отрицательно отзывались на его хозяйстве.

 

Академик А.М.Бутлеров, оценивая это время, указал на две основные причины, вызвавшие упадок пчеловодства, — непомерное истребление лесов, распашка заповедных лугов и нерациональное ведение дела. Рядовые пчеляки в массе своей к новым условиям как следует не были подготовлены. О пчелах они знали немного — гнезда не разбирались (природа, говорит древняя мудрость, любит скрываться); мешало убеждение, что пчел тревожить нельзя, делать искусственные рои — насиловать “божью мушку”; умели выполнять лишь элементарные работы, “ладить с пчелой”, а не управлять ею. Теперь требовались активное вмешательство в жизнь семьи, интенсивные формы хозяйствования, основанные на науке и более высокой пчеловодной технике.

 

На домашних колодных пчельниках с самодельными ульями и приземистыми омшаниками сидели седобородые старцы — “христовы люди”, так как этот труд по сравнению с другими крестьянскими работами считался нетяжелым, присматривали за пчелами, ловили и сажали в колоды рои.

 

Да и инвентарь был самый примитивный, своего кустарного изготовления — лицевая сетка из конского волоса, лубяная роевня или простое решето с холстинным колпаком, берестяной корец для огребания роев, лубковый желоб для посадки пчел в улей.

 

Немало бытовало разных суеверий и необоснованных предрассудков. Объяснялись они недостаточностью знаний естественной истории пчелы, значение которой для практического пчеловодства первостепенное. Считали, в частности, что с роем вылетает молодая матка, а старая остается, понуждая молодых к вылету; роевые пчелы берут с собой в дорогу не только мед, но и воск, чтобы строить гнездо на новом месте; нападение чужих пчел объясняли не своим недосмотром и небрежностью, а тем, что этих пчел-воровок “напустили”; матка, по представлению старых пчелинцев, непорочна и безгрешна. Подавляющему большинству не было известно, что посещение пчелами цветков имеет отношение к образованию семян и плодов.

 

Не зная способов усиления летной деятельности, прибегали к заговорам, выпуская своих пчел “за темные леса, за быстрые реки, на всякие травы шелковые, где желтые воски, густые меды”. Обращались за помощью к покровителям пчеловодства соловецким святым Зосиме и Савватию.

 

По обычаю башкир, мед отбирали “на молодой месяц”, а не в полнолуние. От этого, по убеждению, пчелы хорошо роятся и дают “богатый мед”. Верили, что пчел можно сглазить и они потом переведутся, поэтому от “дурного глаза” вешали на колья плетня, которым обносили пасеку, лошадиные черепа, оскал зубов и черные пустые глазницы которых якобы устрашали и отпугивали злых духов и охраняли это священное для пчеловода место от сил зла. В эпа- ху феодализма вообще были широко распространены мистика и суеверия, по которым мир полон неподвластных человеку сверхъестественных сил, управляющих всем земным, властвующих над людьми. Не могло обойти это и пчеловодов, для которых мир пчел во многом оставался непознанным, таинственным и загадочным.

 

Предрассудки мешали освоению передовых приемов, которыми владели пчеловоды искусные и знающие, но тем не менее, надо сказать, влияние их на общий ход развития пчеловодства нельзя считать значительным. К началу XVIII века количество добываемых пчеловодных продуктов заметно снизилось. Торговые рынки Европы и Азии уже испытывали недостаток в русском меде и воске. Постепенно сокращалось обращение их и на внутреннем рынке. Значение пчеловодства как источника государственных доходов значительно упало. Кстати, те же социально- экономические причины привели к упадку пчеловодства во всей Европе. При старых способах ухода оно становилось малодоходным, невыгодным, не окупающим затраты труда, не оправдывающим надежд.

 

Кроме повсеместного уничтожения лесов и лугов, запрещения разводить пчел в казенных и заповедных лесах, причиной упадка стал сам образ пчеловодства — роевая и роебойная системы, недостаток зимних и весенних кормовых запасов. Роение приводило к дроблению семей, снижению медосборов, потере роев (десятки тысяч их улетали с пасек), неминуемой гибели слабышей зимой.

 

Зимние потери от голода, слабости, неблагоприятных условий в плохо устроенных омшаниках на крестьянских пчельниках в иные годы достигали половины семей. Оставшиеся в живых, ослабленные от потери пчелы медленно развивались на скудной весенней медоносной растительности, выправлялись лишь к концу главного взятка, роились, и все повторялось сначала. Уменьшение числа семей стано­вилось необратимым процессом.

 

Новичкам, заводившим пчельники, не хватало знаний, а бортники, не имевшие опыта в домашнем пчеловодстве, в непривычных для них условиях не всегда продолжали любимое занятие.

 

Не способствовала стабильности колодного пчеловодства и налоговая политика. Продолжала действовать издавна введенная пчелиная десятина. Владелец пчельника, полевых, лесных и степных пасек должен был отдать хозяину земли или леса десятый, лучший улей. Если у пчеловода не было десяти ульев, то за каждый он платил помещику деньгами так называемые очковые, или пеньковые. С ухудшением природных условий налога эти стали особенно тягостны и оскорбительны, пагубно влияли на пчеловодную отрасль. Пчеловоды из-за скудных доходе», невознаграждающих трудов постепенно оставляли занятие, пасеки исчезали.

 

Петр I и его радикальные реформы, давшие могучий толчок русской исторической жизни, вызвавшие национальный подъем, не смогли возродить былую славу пчеловодства России. Зная, как убавился поступавший в его государеву казну доход от пчеловодства и как много ему требуется средств для преобразований, он своим именным указом от 1704 года повелел брать “с домовых пчельных заводов” де­сятину не пчелами, а деньгами, наложил пошлину на пчел всех категорий, в том числе на монастырские пасеки, которые прежде освобождались от налогов, ужесточил учет и наказание за укрывательство ульев. Однако эти крутые меры оказались бессильными остановить процесс упадка русского пчеловодства.

 

Небезынтересен исторический факт. Петр I сам завел пчельник на берегу Финского залива, неподалеку от Санкт- Петербурга, чтобы вопреки тогдашним утверждениям доказать, что мед при умении можно получать и в этих северных местах. Пчелы находились под присмотром самого царя. Кстати, пчеловодство было фамильным занятием Романовых. Их пасека в Измайловском имении под Москвой велась образцово и славилась на Руси. Петр I был знаком с пчелами с детства.

 

Преемница преобразований Петра Великого дальновидная и заботливая императрица Екатерина II обратила особое внимание на развитие пчеловодства в отечестве и Высочайшим Манифестом от 14 марта 1775 года избавила пчеловодов от всех налогов: “Отрешаем, где есть сбор с бортевого или пчель­ного угодья, и повелеваем впредь оного не сбирать и не платить”. С этого времени начинается заметное оживление пчеловодов и наблюдается повышенный интерес к улучшению пчеловодства. За успешное пчеловодство стали выдавать награды, появились образцовые пасеки, принимались некоторые меры к изучению зарубежного пчеловодства, даже посылали за границу людей, охочих к науке “до содержания пчел касающейся”. Это были нужные государственные меры, продиктованные жизнью, направленные на поддержание и восстановление надежного и традиционного на Руси источника народного богатства. Однако после этого законодательного акта и покровительственных мер, которые предпринимало правительство, решительного сдвига в развитии пчеловодства, к сожале­нию, не наметилось.

 

Дело в том, что начавшееся при Петре I упорядочение лесного хозяйства, завершилось и пчеловоды были выселены из казенных лесов. Выдающийся русский ученый академик Бутлеров указывал: “Многое из крестьян, имевшие пчельники в лесах, оказались в затруднении, когда леса отошли в казну”. Положение в пчеловодстве еще более осложнилось.

 

Постепенное и повсеместное ухудшение пчеловодства историки обычно объясняют производством свекловичного сахара, изобретением керосина, спиртокурением и появлением минеральных восков. Производство этих продуктов, которые считались конкурентами меда, воска и медовых вин, якобы пагубно отразилось на пчеловодном промысле и подорвало его экономические основы. Бесспорно, какое-то влияние они оказали, но не настолько сильное, чтобы считать их решающими.

 

Производство свекловичного сахара, начавшееся в Петровскую эпоху, не обесценило мед, не отвратило пасечников от занятия пчеловодством. Сахар в течение двух веков был очень дорогим, доступным только состоятельным. Простые люди употребляли его редко и мало. С увеличением производства сахара цена на него постепенно снижалась: сначала сравнялась с ценой на мед, а потом и упала ниже в два-три раза. Выожая цена обусловливается, как известно, спросом на продукт. Сахар, к счастью, не стал конкурентом меда даже в зонах промышленного свеклосеяния. Высокая цена на мед сохранялась и в других странах, где сахароварение было развито в широких масштабах.

 

Нельзя недооценивать извечную привычку славян к меду, употреблявших его в пищу постоянно, каждый день, и в разных видах. Полезное влияние его на здоровье было доказано веками, и вряд ли можно найти какой-нибудь другой заменитель меда. “Если бы мы теперь имели и гораздо большее количество меда и воска, чем наши предки, — справедливо говорил Витвицкий, — то и на них тоже на­шлись бы покупатели и заплатили бы хорошую цену, несмотря на введение сахара, сахарной и картофельной патоки”. История подтвердила, что самые изысканные сладости, изготовленные на сахаре, и их обилие не отодвинули мед на задний план, не умалили его славы и популярности, не снизили пищевое и целебное значение.

 

Медоварение упало на Руси не потому, что хлебная водка оказалась лучше прославленных медовых вин, а только из-за недостатка меда и утраты впоследствии классических рецептов приготовления медовых напитков. Меньше станоновилось медоваренных заводов.

 

Высокую питательную ценность и легкую усвояемость меда людьми самых разных возрастов много веков назад признали известные диетологи и врачи мира. Он сразу же, без какой-либо переработки в желудке попадает в кровь. Во время второй мировой войны в госпиталях, как и глюкозу, его вводили в вены раненым, ослабленным из-за потери крови и получали потрясающие результаты.

 

Как бы ни были дешевы парафин, церезин, стеарин и другие минеральные и растительные воска, они не могли заменить пчелиный воск, который все в большем количестве требовался отраслям развивающейся промышленности. Не могла использовать восковые суррогаты для изготовления восковых свечей и русская православная церковь. Считалось это великим, неискупным грехом. Из страны, извечно экспортирующей воск, Россия стала импортером и теперь сама ввозила его из-за гранины. Такого на Руси никогда еще не было.

 

С сожалением и горечью Витвицкий писал: “Наше пчелиное хозяйство упало, потому что не стало знатоков-ревнителей о нем. К сожалению, ни наших отцов, ни нас ни один из русских писателей не остерегал о последствиях пренебрежения этим источником народного продовольствия и богатства”.

 

Такие ученые пчеловоды-знатоки, энергичные ревнители и патриоты пчеловодства появились у нас лишь в конце XVIII — начале XIX столетия. Вся последующая история русского пчеловодства — это стремление возродить его былое могущество, обогатить новыми идеями, научными открытиями, совершенной технологией.

 

Фундаментальные открытия. Первое оригинальное сочинение.

 

Медоносная пчела давно обратила на себя внимание натуралистов и ученых своей стройной общественной жизнью, необыкновенностью архитектуры воскового гнезда, порядком, поразительной слаженностью и неуемностью общего труда. “Пойди поучись трудолюбию у пчелы” — этот мудрый совет был самым употребительным и у древних греков, и у китайцев, и у славян.

 

Выдающийся ученый древности Аристотель еще в IV веке до нашей эры первым начал изучать жизнь пчел, применяя методы научного анализа. С тех пор мировая наука постепенно копила наблюдения. В XVII веке было установлено, что матка — “пчела-правитель”, “царь” — сама откладывает яйца, что она не самец, как думали, а самка.

 

В 1760 году голландский натуралист И.Сваммердам подтвердил пол матки и трутня анатомическим путем. Было открыто, что из личинки рабочей пчелы семья может вывести матку, хотя об этом давно уже знали славянские пчеловоды-бортники.

 

Австрийский пчеловод А.Янша в 1771 году установил, что матка спаривается с трутнем не в гнезде, как полагали, а вне улья.

 

Швейцарский естествоиспытатель Ф.Губер в 1787 году первым наблюдал вылет матки на спаривание и возвращение ее со знаком осеменения.

 

Для естествознания, и в частности биологии медоносной пчелы, XVIII век оказался счастливым.

 

Выдающиеся открытия были сделаны и в XIX столетии. В 1845 году славянский пчеловод Я.Дзержон — “величайший из пчеловодов” — выдвинул теорию происхождения пчел и трутней. Согласно ей матка после спаривания оказывается способной откладывать яйца оплодотворенные и неошюдотворенные. Из одних, оплодотворенных, вырастают только самки — пчелы и матки, а из других, неоплодотворенных, девственных, — только трутни. Неоплодогворенное спермой яйцо — живой организм. Эмбрион развивается и изменяется, превращаясь в личинку, а потом и во взрослое насекомое. Открытие партеногенетического размножения сделало целую эпоху в естественной истории медоносной пчелы.

 

Успехи мировой науки постепенно становились известными и русским пчеловодам. Начали появляться переводные сочинения о пчелах и зарубежном пчеловодстве, которые, однако, были далеки от российской действительности и специфики отечественного пчеловодства, малополезны пчеловодам-практикам.

 

В 1767 году в “Трудах” Вольного экономического общества была опубликована статья известного ученого и писателя, члена-корреспондента Российской Академии наук П.И.Рычкова “О содержании пчел”. Эта статья — первенец русской непереводной литературы по пчеловодству, положившая начало дальнейшим оригинальным журнальным публикациям. До этого мы не имели ни одного собственного описания пчеловодства. А знатоков пчеловодного промысла, как известно, у нас исстари было много, и их опыт был бы весьма полезным для пчеловодов России.

 

В обширной и обстоятельной статье своей Рычков описал технику ухода за пчелами с весны до весны, обобщил опыт пчеловодов Оренбургской, Казанской и Симбирской губерний — русских, татар, мордвы, чувашей, подметил тонкости и особенности содержания. Сам автор выступает незаурядным знатоком пчеловодства. Немало высказал он новых и ценных мыслей. “Если хорошие и сильные пчелы, — писал он, — то не только стужа, но и самый жестокий мороз им не вредит”. Из древесных медоносов самым лучшим считал липу, а из травянистых — гречиху. Выступал в защиту липняков от истребления, подчеркивал важное экономическое значение пчеловодства для страны, как это было в недалеком прошлом и как должно быть теперь и в будущем.

 

Автор статьи, “муж великого разума”, так говорил о своем сочинении: “Желаю, дабы сим моим первым, хотя и слабым описанием к лучшим и достойнейшим наблюдениям побуждены были люди искусные и любопытные”, ибо “осталось весьма еще много достойного к рассмотрению и удивлению”. Было это только началом.

 

Рычков оставил нам еще несколько весьма любопытных статей по пчеловодству, опубликованных в “Трудах” общества.

 

Вольное экономическое общество — солидная и престижная научно-общественная организация, задача которой состояла в изучении земледелия и всей хозяйственной жизни России. В него входили такие знаменитости, как фельдмаршал М.И.Кутузов, поэт Г.Р Державин, писатель Л.Н. Толстой, литературный критик В.В.Стасов, почвовед профессор В.В.Докучаев, химики академики Д.И.Менделеев и А.М.Бутлеров. Общество активно способствовало улучшению и развитию отечественного пчеловодства. Отвечал этому направлению и эпиграф — девиз общества, который стоял в “Трудах” — очень авторитетного, влиятельного и популярного издания: “Пчелы, в улей мед приносящие”. На их страницах в течение почти двух столетий систематически публиковались весьма полезные статьи русских пчело­водов на самые разные темы. Здесь начинали свою литературную и просветительскую деятельность многие наши выдающиеся ученые-пчеловоды, работы которых оказали сильнейшее влияние на отечественное пчеловодство, его восстановление и перестройку на научных, рациональных началах.